Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской

Этот контрольный чиновник казался ей тошным. Так продолжалось года два. Она не велит принимать его, он все ходит. Наконец она оставила императорскую сцену. Время было для неё тяжелое. Она чувствовала себя одинокой, он тоже жаловался на одиночество, искал близкой души. Раз он как-то повез её кататься. Потом стал ходить всё чаще, и кончилось тем, что они поженились. „Я не знала, за кого выхожу замуж“. То есть она не подозревала, что это внук историка Погодина, да об историке Погодине никогда и не слыхала. „Только все слышу, говорят о каком-то Михайле Петровиче. Кто это Михаил Петрович? Говорят: дедушка. Ну что ж такое! У всякого человека есть дедушка“. Через несколько дней после свадьбы она ужаснулась и схватилась за волосы. „Что я сделала? Я вышла за мальчишку!“ Почему она открыла это только после свадьбы, не понимаю. Он был на 14 лет моложе её, но она знала это раньше. С этим словом „мальчишка“ у нее соединялось что-то обидное. „Я не могла уважать его“.

Когда Погодин только ещё добивался знакомства с Полиной Стрепетовой, она, не любившая новых знакомств, велела ему сказать, что ничего интересного в ней нет. „Скажите ему, что я демон, я дьявол“. И жизнь их вышла действительно дьявольская. Он её ревновал к сыну, терзался, делал ей сцены и был, по ее мнению, человеком ненормальным».

Ну а театральные сцены доводили молодого мужа до бешенства. От умолял, запрещал, требовал, чтобы она на сцене вела себя пристойно, чтобы не позволяла обнимать себя.

И сцены ревности нарастали. А она и сама подливала масла в огонь, делая странные заявления. Однажды вернулась с гастролей, вышла из поезда, а на перроне её встречают Погодин и Писарев. Она им:

— Ну уж и не знаю, к кому из вас ехать!

Что уж не знать-то? Давно ведь заявила, что к Писареву все чувства пропали, разве что он был отцом её сына… Относительно дочери она уж не раз заявляла, что дочь не его, а Стрельского.

А когда Погодина перевели по службе из Петербурга в Москву, причем перевели с повышением, она не пожелала покидать столичную сцену.

А в начале 1893 года, когда Погодина всё-таки отправили в Москву, она поехала на гастроли и полтора месяца играла в Тифлисе.

Погодин бомбил письмами и даже пугал, что, если она не поедет с ним в Москву, он застрелится. Возвращение с гастролей вызвало лишь новые скандалы, возникавшие по каждому пустяку. Обсуждают новую постановку — скандал. Она сразу принимала сторону, противоположную той, что занимал Погодин. А когда он сдавался и просил прощения, вообще выходила из себя. Однажды и вовсе попросила уйти и больше её не тревожить.

И всё-таки Погодин надеялся, что она отойдёт. Он уже сдал дела, уже надо было брать билеты на поезд.

Посидели в разных комнатах. Погодин просил Виссариона, чтобы тот пошёл уговорить мать ехать в Москву.

М. П. Погодин. Художник В. Г. Перов

Тот пояснил, что ей надо дать успокоиться. Погодин ушёл в другую комнату, служившую кабинетом, и затих у письменного стола. Стрепетова успокоилась и внезапно вошла в кабинет. Погодин быстро спрятал что-то в стол. Но она заметила, что это что-то очень похоже на револьвер. Попыталась отнять, но не вышло.

— Ну и сиди с ним. Мне эта комедия надоела.

— Если не поедешь со мной, застрелюсь…

— Ха-ха! Никогда ты не решишься. Ты даже на это не способен.

Ушла и спокойно легла спать. Она действительно не верила в его решимость. Да ведь и говорят, что тот, кто обещает покончить с собой, никогда не предупреждает о том.

Утром на всю квартиру прогремел выстрел. Вскочила с кровати, пытаясь понять, что произошло, бросилась в комнату к Погодину. Он лежал на полу, голова в луже крови.

Софья Ивановна записала:

«1893 г. 3 февраля. Стрепетова сумасшествовала на похоронах застрелившегося мужа. На выносе тащила по полу свою шубу за рукав, повязалась платком, как селедочница. За обедней кидалась на гроб и кричала на всю церковь…

Были с Любой у Стрепетовой. Застали ее в исступлении, с желтым, как лимон, лицом…»

Вот ведь казалось, что надоел, что раздражает, что любви нет и не может быть, а совместная жизнь — сплошная мука. А когда застрелился, была в полном отчаянии и повторяла как заклинание: «Я могла его удержать! Я могла его удержать!»

Да ведь что там удержать! Удерживать-то и не надо было, а достаточно поехать с ним в Москву, раз уж назвала его мужем.

Лишь в январе 1894 года она вернулась на сцену. Её было сорок четыре года — что такое сорок четыре по нынешним меркам? Но жизнь сильно потрепала актрису, и роли ей давали теперь лишь пожилых героинь. Она и в этих условиях покоряла публику. Но много ли надо исполнительниц подобных ролей? В 1899 году пришла в Александринку. Но и там ей не предлагали интересные роли, ведь уже 49 лет. Кого же играть? Только старух. Она попыталась не согласиться, но это кончилось тем, что в 1900 году ей объявили, что контракт более не продлевается — в её услугах театр не нуждался.

Конечно, популярности её хватало на то, чтобы быть востребованной на различных концертах, в благотворительных вечерах.