Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской

«К постановке „Месяца в деревне“ относится ещё интересный эпизод. Иван Сергеевич подарил супруге А. В. Топорова право на авторский гонорар за свои драматические произведения. Топоров, дорожа расположением Ивана Сергеевича, не мог отказаться, но и не хотел воспользоваться этими деньгами. Детей у них не было, и он решил взять ребёнка на воспитание. Нашли девочку и вырастили её на деньги, получаемые за драматические произведения Ивана Сергеевича. „Месяц в деревне“ не сходил с репертуара, и я каждый год, возвращаясь из отпуска, начинала сезон моей любимой ролью. По поводу этого названые родители шутя говорили: „Верочка помогает Любочке“, — это было имя девочки, за которой упрочилось название „тургеневской Любы“. Теперь это уже взрослая девушка; она служит учительницей в провинции».

Так любовь или просто дружба?

А между тем отношения между Савиной и Тургеневым постепенно завязывались. Очередная встреча произошла в Литературном фонде, обществе для пособий нуждающимся литераторам и учёным, созданном в Петербурге. Председателем фонда был Виктор Павлович Гаевский (1826–1888), известный в ту пору критик и историк литературы. Он-то и задумал провести литературный вечер, к которому привлечь Тургенева, редко бывавшего в Петербурге. Как не воспользоваться такой редкой возможностью? Ну а для того, чтобы вечер получился необычным, интересным, он пригласил также и Фёдора Михайловича Достоевского.

Мария Савина вспоминала:

«Я тоже приглашена была читать. Не зная, что выбрать для чтения, я очень волновалась. Вывел меня из затруднения все тот же милый Топоров, предложив прочесть сцену из „Провинциалки“. Я пришла в восторг от этой счастливой мысли и от души поблагодарила его. Когда я объявила распорядителям Гаевскому, Вейнбергу и Гайдебурову мой выбор, — все одобрили, и вдруг кто-то из них спросил:

— Вы будете читать с автором?

В самом деле, с кем же я буду читать сцену в два лица? Мысль об авторе не приходила мне в голову и совершенно ошеломила меня. Мне показалось это страшной дерзостью, и почему-то я сразу убедилась, что Иван Сергеевич „не пожелает“.

Иван Сергеевич сначала отнекивался, боясь „осрамиться рядом с профессиональной чтицей“, чему я от всей души смеялась, но потом согласился, „если на репетиции это не будет очень плохо“. И вот на афише появилось: „Сцена из `Провинциалки` сочинение И. С. Тургенева, прочтут М. Г. Савина и автор“.

И снова зал захлестнули овации, едва Тургенев появился на сцене. Ему предстояло прочесть рассказ „Бирюк“ из уже ставших популярными „Записок охотника“. Зрители долго не давали начать читать. Наконец Тургенев начал своим негромким голосом:

— Я ехал с охоты вечером один, на беговых дрожках. До дому еще было верст восемь; моя добрая рысистая кобыла бодро бежала по пыльной дороге, изредка похрапывая и шевеля ушами; усталая собака, словно привязанная, ни на шаг не отставала от задних колес. Гроза надвигалась. Впереди огромная лиловая туча медленно поднималась из-за леса; надо мною и мне навстречу неслись длинные серые облака; ракиты тревожно шевелились и лепетали. Душный жар внезапно сменился влажным холодом; тени быстро густели. Я ударил вожжой по лошади, спустился в овраг, перебрался через сухой ручей, весь заросший лозинками, поднялся в гору и въехал в лес…

Ещё не начались какие-то конкретные действия, ещё шла речь о природе, выписанной по-тургеневски великолепно, а публика уже была готова взорваться новыми аплодисментами. Великолепный слог Тургенева заслуживал их:

— Дорога вилась передо мною между густыми кустами орешника, уже залитыми мраком; я подвигался вперед с трудом. Дрожки прыгали по твердым корням столетних дубов и лип, беспрестанно пересекавшим глубокие продольные рытвины — следы тележных колес; лошадь моя начала спотыкаться. Сильный ветер внезапно загудел в вышине, деревья забушевали, крупные капли дождя резко застучали, зашлёпали по листьям, сверкнула молния, и гроза разразилась. Дождь полил ручьями. Я поехал шагом и скоро принужден был остановиться: лошадь моя вязла, я не видел ни зги. Кое-как приютился я к широкому кусту. Сгорбившись и закутавши лицо, ожидал я терпеливо конца ненастья, как вдруг, при блеске молнии, на дороге почудилась мне высокая фигура. Я стал пристально глядеть в ту сторону — та же фигура словно выросла из земли подле моих дрожек».

Савина отметила, что вообще Тургенев читал вслух свои произведения довольно плохо, а тут ещё взволновался. Но этого никто в данный момент не замечал. Все слушали автора — автора, который сам читал свои произведения. Разве такое часто можно услышать?

А дальше по программе предстояло выступить Савиной и Тургеневу вместе.

Мария Гавриловна вспоминала: