Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской

— Когда я вошла в первый раз в кабинет Спасского, то Иван Сергеевич так просто сказал: «Вот за этим столом я написал „Отцы и дети“». На столе всегда стояла вазочка с розами, которые цвели перед балконом дома. Из сада нёсся запах липы от аллей. В открытое окно у письменного стола врывалась огромная ветка дерева. Эта комната была обаятельная по своей простоте. В большом кожаном кресле (его матери) сидел Иван Сергеевич, а у ног его, на такой же скамеечке, сидела я и слушала (счастливая!) «Стихотворения в прозе», которые «никогда не будут напечатаны». Иван Сергеевич достал из стола небольшую зелёную кожаную книжку и читал, читал, а у меня слёзы капали одна за другой. Некоторые напечатаны, но то, которое особенно меня поразило, нет. В нём говорилось о большой, огромной любви к женщине, которой отдана вся жизнь и которая не принесёт цветка и не уронит слезы на могилу автора. На мой вопрос, почему оно не должно быть напечатано, Иван Сергеевич ответил: «Это обидело бы её».

Она с удовольствием читала его письма, и для неё словно звучал его ровный приятный голос — голос любящего человека, любящего искренне, сильно, вдохновенно:

«Я ещё короче узнал вас в эти дни со всеми вашими хорошими и слабыми сторонами — и именно потому ещё крепче привязался; вы имеете во мне друга, которому можете довериться… Вы очень привлекательны и очень умны, что не всегда совпадает».

Она не знала, что отвечать. Ей нужно было строить свою жизнь, ей нужно было искать семейное счастье, с которым ей так не везло до сих пор. А Тургенев? Могла ли она рассматривать его как будущего мужа? Во-первых, колоссальная разница в возрасте. Ну, допустим, такое случалось в России в ту пору нередко, правда, если и случалось, то не по воле невесты. А здесь — здесь искренние, добрые чувства к этому необыкновенному человеку, но к человеку, которого она сразу же окрестила дедушкой. Не вслух. Для себя. Но окрестила. Да ведь по возрасту она и могла быть его внучкой.

А тут ей сделал предложение Никита Никитич Всеволожский (1846–1896), отставной ротмистр лейб-гвардии Конного полка. Она была увлечена им, она любила его. Когда он сделал предложение и она дала согласие, просто не знала, что ответить Тургеневу? Какие доводы привести?

И вот она в Перми. Идёт подготовка к бракосочетанию. И она решается написать Тургеневу. Письмо датировано 29 июля… в нём только намёки, прозрачные, чтобы Тургенев всё понял, но намёки — рука не поднималась написать прямо. А вскоре получила ответ. Ей сразу стало ясно, скольких сил потребовалось Ивану Сергеевичу написать такие строки:

«Вы соедините вашу судьбу с человеком, с которым у вас, сколько я могу судить, — мало общего».

И далее:

«Поглядел бы я на вас в ту минуту, когда провозглашали многолетие невесте! Во-первых, ваше лицо всегда приятно видеть, а во-вторых, оно должно было быть особенно интересным — именно тогда. Когда мы увидимся (если увидимся), вы мне всё это расскажете с той тонкой и художественной правдивостью, которая вам свойственна — и с той милой доверчивостью, которую я заслуживаю — не как учитель (с маленьким или с большим У), а как лучший ваш друг».

А потом пришло ещё одно письмо — Тургенев не без грусти сообщал, что собирается во Францию, и Мария Гавриловна поняла, что она, только она повлияла на это решение:

«Что касается до меня, то я хоть телесно ещё в Спасском, но мысленно уже там — и чувствую уже французскую шкурку, нарастающую под отстающей русской».

И всё-таки Всеволожский

Поездка Марии Гавриловны Савиной к Тургеневу в Спасское-Лутовиново волновала многих, кто интересовался биографией писателя. Действительно, что же всё-таки было? Зинаиде Гиппиус посчастливилось повидать Марию Гавриловну незадолго до смерти актрисы. Это случилось в 1915 году. Гиппиус подробно описала беседу: