Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской

«Так как говорить с тобой нет никакой возможности, то я решаюсь написать, в надежде, что из этого будет какой-нибудь результат. Моя жизнь становится в полном смысле невыносимой. Ты с собаками своими обращаешься лучше, чем со мной. Я не знаю, чему приписать такое поведение, так как не чувствую за собой вины. Во всё лето могу насчитать три-четыре дня, когда ты был ласков со мною, а то все сцены, грязные, при людях, самые обидные упреки и т. д. Ночью даже ты находишь нужным оскорблять меня, чтобы я не спала. Ты как будто задачу себе задал терзать меня. Что ты хочешь? Я больше терпеть не в силах — предупреждаю. Ты иногда глядишь на меня с такой злостью, что меня в холод бросает. Ты ненавидишь меня! От упрёков кусок в горле останавливается. Мне ничего не нужно. Ты постоянно кричишь, что я мешаю тебе тем, что живу в Петербурге, а сегодня сказал, что из-за меня не можешь ночевать на охоте. Стало быть, я тебе помеха во всём, даже в твоём любимом занятии, за которое ты отдал всё. Господи, что же это такое?! Неужели я внушаю тебе отвращение? Ради Бога, избавь меня от такого унижения. Ты свободен, делай что хочешь и забудь о моём существовании. Мне нужен ты, ты, каким ты был прежде, когда у тебя ничего не было. Я не твои фальшивые друзья, мне не нужны твои деньги. Если они тебе так нужны, я достану, я достану, как делала это прежде, но только успокойся. Будь проклято это золото, оно ослепило тебя и унесло мой покой. Я уеду, уеду, и никто тебе мешать не будет. Я отдала тебе всю жизнь и никогда не упрекала ни в чем».

Семейная драма подорвала здоровье. Такого удара судьбы, связанного с замужеством, она не выдержала. Это привело к нервному расстройству.

Тургенев узнал о бедах своей возлюбленной и стал звать её в Париж, правда, теперь он мог рассчитывать лишь на дружеское участие в её судьбе. Он побывал у ведущих невропатологов Парижа, договорился, что актрису примет Жан-Мартен Шарко (1825–1893), учитель Зигмунда Фрейда, учитель и наставник академика Владимира Михайловича Бехтерева (1857–1927), выдающийся психиатр, невропатолог, физиолог, психолог, основоположник рефлексологии и патопсихологического направления в России.

Ж.-М. Шарко

И вот Мария Гавриловна в Париже. Она ждала встречи со своим замечательным… дедушкой. Да, дедушкой. Что она могла с собой поделать? Но замечательным и по-своему горячо любимым. Жан Шарко рекомендовал ехать лечиться во Флоренцию, и Савина видела, как хочется Тургеневу ехать туда вместе с ней. Но она видела, что Иван Сергеевич нездоров.

Ракитин, прототипом которого отчасти считается сам Иван Сергеевич, высказал отношение писателя к самому понятию Любовь:

«Всякая любовь, счастливая, равно как и несчастная, настоящее бедствие, когда ей отдаёшься весь… Вы, может быть, ещё узнаете, как эти нежные ручки умеют пытать, с какой ласковой заботливостью они по частичкам раздирают сердце… Вы будете, как больной, жаждать покоя, самого бессмысленного, самого пошлого покоя, будете завидовать всякому свободному и беззаботному человеку. Вы узнаете, что значит быть порабощённым — и как постыдно и томительно это рабство… и какие пустячки покупаются такою дорогою ценою».

Возвратившись в Россию, Савина не нашла изменений в доме. Всеволожский продолжал жить как и прежде, но жить так ему оставалось недолго. Однажды он пришёл совсем убитым. Не ругался, не шумел, не упрекал. Напротив, искал сочувствия, помощи. Оказалось, проигрался так, что всё это могло добром не кончиться.

И она снова пошла навстречу. Поручилась за супруга и взяла на себя оплату всех его векселей. В доме всё было описано. От двухмиллионного состояния Всеволожских не осталось ничего. Мало того, и всё, чтобы было заработано Савиной, тоже ушло на оплату долгов.

«Не на радость вернулась в Петербург»

В Петербурге Савина получила печальное известие из Франции… Она уже знала, что дни Ивана Сергеевича Тургенева сочтены, но известие поразило в самое сердце.