Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской

Трудно сказать, до каких пределов дошли отношения Скобелева и Савиной. Иван Сергеевич Тургенев знал, как относится Мария Гавриловна Савина к Михаилу Дмитриевичу Скобелеву. Ревновал ли он? С одной стороны, были причины, но с другой… Не было у него самого никаких шансов пробиться к её сердцу. Ну и смысл ревновать? Тем не менее он избегал упоминаний о нём до самого трагического момента.

Но, получив печальное известие о кончине генерала, он написал Марии Гавриловне 9 июля 1882 года из Буживаля: «Душа моя сегодня особенно опечалена: вчера прибыло известие о смерти Скобелева. Долго не хотелось верить, что наш Ахиллес так рано погиб — и что обманулись те, которые предсказывали ему великую будущность… Несчастлива Россия в своих великих людях. Народ наш, в глазах которого он был самым популярным современным лицом, едва ли поверит в естественность его смерти… Я бы не удивился, если б узнал, что немцы, его лютейшие враги, подверглись у нас избиению хуже еврейского».

В письме же к Анненкову Тургенев признался: «Я ему [Скобелеву], конечно, не сочувствовал, но горько и печально стало мне — как, вероятно, всем русским людям».

И далее: «Скобелев оказался таким же безмозглым, как Карл XII, на которого он физически очень похож. А между тем его как будто поддерживают в наших высших сферах — и тем ещё усугубляют царствующий там сумбур. Аминь, аминь, говорю вам».

Этакое резкое высказывание Ивана Сергеевича Тургенева о нашем знаменитом полководце, любимце солдат, полководце, которого, как и Багратиона, нередко называли «генералом по образу и подобию Суворова», вовсе не случайно. Увы, как это часто бывает, люди знаменитые в разных областях, будь то военное дело или изобретательство, математика или медицина, оказываются совершенно неготовыми понять и оценить ход исторического процесса.

Генерал Михаил Дмитриевич Скобелев был незаурядным полководцем, о его отваге складывались легенды, его талант полководца, его умение действовать решительно и быстро приводили в трепет врагов, а потому победы одерживались, можно сказать, ещё до началам боя.

Если Мария Гавриловна чувствовала себя в своей среде на сцене, поскольку с рождения свыклась со сценой, то Михаил Дмитриевич с пелёнок впитал воинский дух, патриотизм, мужество и отвагу. Если актриса Савина жила на сцене, а в жизни просто существовала, то генерал Скобелев жил по-настоящему только там, где свистели пули и рвались ядра. Вспомним знаменитую лубочную картинку «Чудесный обед генерала Скобелева под неприятельским огнём».

Но что же могло не понравиться Тургеневу в Скобелеве, если не брать во внимание обыкновенную ревность? Биографы полагали, что ревность как раз в самой меньшей степени могла вызвать неприязнь, ибо Тургенев, как бы ни стремился к развитию отношений с Савиной, вполне осознавал их бесперспективность.

Дело в том, что все, кто причисляет Тургенева к западникам, мягко говоря, сильно ошибаются. Ныне уже обнародованы серьёзные признания работников спецслужб, что Иван Сергеевич был резидентом русской разведки в Европе. В этом материале мы не будем подробно останавливаться на этих фактах, поскольку речь идёт в первую очередь не о Тургеневе, а о Савиной, ну а герои её романов, конечно, присутствуют в книге постольку, поскольку они в своё время в разной степени были любимы ею или по крайней мере вызывали симпатию, если выразиться словами Тургенева, больше «чем бы следовало».

Что уж говорить о подробностях романа Савиной и Скобелева, если даже столь открытый «голубой роман» Марии Гавриловны и Ивана Сергеевича таит в себе много загадок и тайн, хотя свидетельств о нём сохранилось немало.

Анатолий Фёдорович Кони писал:

«Её письма, после смерти нашего знаменитого писателя в Париже, в 1883 году, не были, как это обычно делается, возвращены ей; но его письма сохранены ею с благоговейным вниманием, „как святыня“. Известность выдающегося артиста, как воплотителя житейских и поэтических образов, имеет одну завидную особенность: она не сопряжена с нравственной ответственностью и не влечёт за собою ни строгого осуждения прозревшего человечества, ни суда истории, ни угрызений совести, напоминающей о средствах, которыми иногда куплена слава полководца, политика, властителя. Но она вместе с тем временна и непрочна. За известного деятеля на поприще других искусств или в области государственной говорят неприкосновенная целость их творческих трудов или бесчисленные исторические и житейские последствия их дел. Иногда непризнанная или скупо отмеренная современниками слава такого деятеля растёт и расширяется, подобно звукам индийского гонга. Но не такова судьба сценического деятеля. Его известность поддерживается почти исключительно живыми свидетелями того, как прочно или глубоко влиял он на зрителей и слушателей; совокупность их однородных впечатлений и воспоминаний создает конкретный облик артиста».

И всё-таки встретила счастье