Alia tempora (СИ)

Гвардейцы гнались за немногими наемниками, что еще были в Столице — стекающиеся к центру жители слышали их вой, гиканье и заливистый лай. Что звучало от самих солдат, что — от псов, которые волокли их на туго натянутых поводках, невозможно было различить. Дым чернел, солнце переваливалось к краю. На городской стене разворачивали орудия, к которым еще заранее подтащили снарядов. Пока на горизонте было чисто, если не считать несколько конных гвардейских отрядов, рысивших вокруг города.

С любой точки мира можно было увидеть Кару — маг рядом с ней мучительно закатывал глаза, показывая белки. Капитана Войцека, лучшего ее боевого, названного брата, народ не видел — потому шептался. Они не видели, как Влад сгинул в разломе необычайно черного портала — словно из мира вырвали кусок; зато многие зеваки из окрестных сел, стекшиеся к имению Мархосиаса, откуда раздавался грохот и крик, помогали гвардейцам относить раненых и наблюдали, как солдаты, способные стоять на ногах, переправляются в мир людей — решительные, идущие словно в последний бой.

— Вы уже понимаете — мироздание принесло нам новую войну, — гремел голос Сатаны. — Мы столько сделали, чтобы жить в мире, но судьба подкидывает нам снова и снова испытания. Мы освободились от ангелов, спаслись от их крестовых походов; они хотели задушить нас, вырезать, разрушить наши города, развеять по ветру и смешать с пустыней. Они первые поняли, что Ад не сломить — эта мысль настигла их на смертном одре. Я помню, как наша ярость, как тысячелетняя обида за все кровавые походы вылились в то побоище. Отчасти я благодарна, я рада, что нас закалили, отлили грозное оружие!

Пока она говорила, лицо Кары менялось. Сначала это было незаметно, поскольку все, кто уставился на нее, в едином порыве глядели на образ, на лик, не на отдельные ее черты. Но вскоре человеческое, ангельское покривилось, съехало, обнажая демонскую морду.

Ад отравлял их, Падших; это было подобие боевого транса, какой охватывал магов на глубине изнанки. Лицо Кары было неотличимо от лиц истинных детей Преисподней: такое же резкое, с проступившими загнутыми рогами, клыкастой пастью и черными глазищами с проблеском красных искр. Это был их Сатана; самое страшное гвардейцы прятали на изнанке, но вооружались своей нечеловечностью в нужный час.

— Мы избавились от Бога, руками моего брата убита Смерть; в нашем мире нет больше владык! — почти кричала Кара, и голос ее грозно рокотал, изменившийся. За мгновение она вскочила на узкие перила балкончика, хлопнула крыльями, полураскрывшимися за спиной (крылья топорщились, среди перьев чудились острые костяные выросты, нетопыриная перепонка — отпечатки Ада она не боялась показать). Вскрикнув тревожно, первая леди Ишим вцепилась было в ее ноги, обнимая, но побоялась: Кара чудом держала равновесие. Орала. — В гражданскую мы освободились окончательно, мы пошли навстречу новым временам! Люди — наши младшие родичи, однако они ушли далеко вперед, пока Ад мучился от бесконечных войн. Мы теперь магией пересобираем их машины! И теперь, когда мы добились расцвета, является Высший Маркиз Мархосиас! Знаете, что он хочет? Вернуть себе поделенные нами земли; земли, на которым мы строим, живем и торгуем! Себе и прочим Высшим, которым покоя не дают все прогремевшие изменения!

Рев толпы нарастал, пока она говорила, а последняя часть речи и вовсе вызвала недовольные крики, накатившие лавиной, разразившиеся. Они выли, потому что поняли: явился кто-то, кто решил нарушить головокружительное течение времени, повернуть вспять все механизмы, которые они воодушевленно создавали, переломать отточенно проворачивающиеся шестеренки. Он захотел уничтожить Кару — и за это Мархосиаса не простили бы точно; они любили ее за честность, за способность вот так вскочить и кричать во всю глотку, не мучая слушателя напыщенными сложными словами. Вздумай кто стрелять — ее бы ничто не спасло, пуля в голову, все мы смертны, и каждый из смотрящих вдруг четко понял, что Кара не прикрывалась сама никакой магией, что вся она слетела еще после подлой атаки Шарлид.

Поняли они еще, что Кара не умрет, даже если сейчас рухнет с балкона бездыханной с простреленной головой. Что Гвардия не умирает, что их наглую роспись, оставленную на страницах истории, ничем не вывести — их запомнят. Они привели в движение застывший мир, и он уже не смог бы остановиться: настали другие времена, вернуться к прежней жизни они не смогут, не переучатся уж обратно. Они привыкли быть свободными.