Алтарь времени

– Того, который вы сочтёте нужным, – спокойно сказал Штернберг. – Вы были правы – тогда, когда утверждали, что я попросту продал себя, за карьеру, за деньги. За иллюзию собственной значительности. Прикрываясь патриотизмом. Всё так и есть. Помните, как вы тогда сказали?..

– Помню. – Отец ещё больше помрачнел, как-то подобрался: казалось, сей миг он поднимется с инвалидного кресла и выпрямится в полный рост. – Помню, как ты тогда бравировал всей этой мерзостью, как рисовался. Ты и сейчас рисуешься! Думаешь, я не вижу, насколько дёшев твой спектакль? – Отец резко развернулся, крутанув туда-сюда ободья колёс. – Для чего ты сюда пришёл? – Он повысил голос, почти сорвавшись на крик, глядя пронизывающе и яростно: этот безжалостный сияющий светло-голубой взгляд, блики от которого просверкивали на всех родовых портретах, прежде так пугал Штернберга. – Чего ты тут ждёшь? Не верю, что прощения! А если даже и прощения – к чему оно тебе?

Штернберг, сжав зубы, переждал, пока растают морозные иглы обиды, что обсыпали его с головы до ног, – и только тогда ответил, призвав на помощь всё своё новообретённое высокое, неуязвимое и всепринимающее спокойствие:

– Мне просто будет намного легче, если вы простите меня за всё.

– «Легче», скажите на милость. Да ты только о себе и думаешь! Хоть бы раз задумался о том, как тяжело приходилось твоей матери все эти годы! А последние месяцы? Она плакала каждую ночь от страха за тебя! Лучше бы ты вообще никогда не являлся на свет!

Штернберг молчал: подобные слова он уже многажды слышал прежде. Неужели всё так и будет продолжаться, с тоской подумалось ему, что же следует сделать, чтобы разорвать этот порочный круг?

– Я хочу лишь, чтобы вы знали: я всегда любил и буду любить вас всех, что бы вы ни думали…

– Не лицемерь! Разве ты способен кого-нибудь любить, презренная твоя душа? Я-то возомнил, будто ты пришёл спросить о ней – той, что плакала о тебе вместе с твоей матерью и, плача, ушла отсюда, а ты печёшься лишь о собственном спокойствии! Видела бы она тебя сейчас!

Краска бросилась Штернбергу в лицо – да так, что заныли кончики ушей.

– Раз вы всё уже знаете про Дану, так скажите, почему… почему она ушла, почему не дождалась меня?

Отец наставил на него длинный кривоватый палец и швырнул такие слова:

– Ты её бросил? Оставил на произвол судьбы? Не удивляйся, если судьба тебя за это жестоко покарает!

– Я её найду. – Штернберг не отводил взгляда.

– Если ты и впрямь мужчина, а не портновская болванка для твоего растреклятого мундира, ты должен не просто найти её. Ты должен её заслужить. Заслужить, чёрт возьми! Убирайся отсюда. Прощения ему!..

Штернберг молча вышел. В коридоре его ждала мать, снова взяла под руку, посмотрела в лицо тревожно, почти умоляюще:

– Альрих…

– Всё в порядке. Вам теперь никто не причинит вреда. А отец прав. Мне нужно спешить.

Берлин

7–8 марта 1945 года

Штернбергу пришлось вновь воспользоваться своей новоприобретённой властью над генералом Каммлером – когда по приезде в Берлин он выяснил, что не только его связи, но и сидерический маятник не способен ответить на вопрос о том, где искать проклятого гестаповца. Неизвестно, какими средствами Шрамм пользовался, чтобы защитить себя от Тонкой слежки, – но получалось это у него отменно.

В столице всё тяжелее было найти пристанище: постоянные бомбардировки обращали город в каменистую пустыню, где среди развалин, в подвалах, превратившихся в зловонные норы, доисторические пещеры, обитали берлинцы. Серолицые тени смотрели на редкие автомобили выжженными безысходностью глазами. Голодные, немытые, мечтающие лишь о еде, они мало чем отличались от концлагерных заключённых: у них отняли всё, даже свободу – обычным горожанам, не чиновникам, было строго запрещено покидать Берлин. Даже общественным транспортом можно было пользоваться лишь по специальному разрешению.

Отворачиваясь от окна, глядя в плотный затылок шофёра, Штернберг вспомнил, как один офицер в баре Фюрстенштайна заплакал, когда речь зашла о Берлине. Станет ли лучше мир, в котором Германия потерпит поражение? Разумеется, нет. Как бы ни был трагичен выбор – это лишь очередная развилка на пути Времени… или всё-таки единственно верный путь для вечного движения прочь от пустоты?