Штернберг едва успел увернуться от стального жала, торчащего из кулака Шрамма, – почти карликовый рост гестаповца из ущербности вдруг обратился в достоинство, когда он, маленький и юркий, так и затанцевал перед противником-верзилой, стремительно взмахивая руками, и полы лёгкого светлого плаща трепыхались, как бледные крылья, отвлекая внимание. Штернбергу очень трудно было уследить за его движениями, и узкое лезвие, что-то вроде шила, чиркнуло по пуговице кителя и через мгновение зацепило гладкую шерстяную ткань как раз на уровне печени – какая-то пара-другая сантиметров, и пришлось бы очень худо. Штернберг отскочил, схватил длинную тяжёлую полу своей расстёгнутой шинели и махнул ею на очередной замах коротышки. Жало тонко сверкнуло, пропороло чёрное сукно с шёлковой подкладкой и застряло. Шрамм с проклятием рванул руку назад, но миг промедления уже минул, и Штернберг со всей силы ударил гестаповца прямо промеж глаз. Окованным носком сапога врезал по колену и снова двинул кулаком по голове. Шрамм пошатнулся, выпустил жало и, припадая на одну ногу, попятился, зажимая ладонями разбитое лицо. Штернберг выдернул из кобуры пистолет, чтобы вновь взять шершня на мушку, – а тот, продолжая пятиться мелкими шажками, споткнулся о низкий борт колодца. Реальность качнулась вместе с гестаповцем, забрезжила одна из бесчисленных развилок времени: удержится или упадёт? Штернберг сощурился, рот его дрогнул в холодной усмешке. Шрамм отчаянным рывком тщедушного тела попытался удержать равновесие, но опрокинулся через край и, сверкнув лаковыми коричневыми ботинками, полетел спиной в чёрное жерло. От дикого вопля заледенел воздух; через миг дробное эхо разбило крик в нечто, напоминающее далёкий жестяной лай. Мягкие шуршащие удары – не иначе, о неровные стены колодца. Едва слышный всплеск. Тишина… Тишина.
Штернберг посмотрел на стальное жало, едва не проткнувшее ему печёнку, и брезгливо отбросил ногой в сторону. Заглянул в колодец, присев и вцепившись пальцами в крошащийся древним раствором борт. Колодец, распахнутая глотка торжествующей смерти, дышал холодом вечного забвения, и там, внизу, отражаясь в уже совсем спокойной чёрной воде, ещё чуть покачивались два фонаря – две светящиеся точки в прямоугольном обрамлении подсвеченных стен, отсюда казавшихся не шире стенок картонной коробки для скрепок. Штернберг смотрел туда довольно долго, спокойно, ни о чём не думая. Затем вытянул из шахты верёвки вместе с фонарями. Отблески света исчезли с поверхности стиксовых вод, и колодец до краёв наполнила промозглая тьма гнилой утробы, поглотившая и неведомое сокровище, что было спрятано в запретных для всего живого недрах, и того человека, который любой ценой желал его заполучить.
Под взглядом раненого, перемотавшего ногу галстуком и отползшего к колоннаде, Штернберг пошёл прочь со двора.
Под стенами одного из корпусов замка расстилалась ровная лужайка, которую использовали как взлётно-посадочную площадку. На краю неё Штернберг – с натянутым, как тетива, азартом – разглядел «шторх». Разведывательный самолёт, одномоторный моноплан с тощим фюзеляжем и длинными стойками шасси, казался очень неуклюжим, но на деле был великолепной машиной, способной уйти от истребителей и обладавшей очень низкой посадочной скоростью. Эта легкомысленная с виду стальная стрекоза могла сесть и взлететь на таком клочке, где не приземлился бы и не оторвался бы от земли ни один другой самолёт. Штернберг отправился искать пилота «Шторха» и обнаружил того, как следовало ожидать, в баре, располагавшемся в одном из полуподвальных помещений замка – бывшей тюрьме, как тут же весело сообщил гостю кто-то из завсегдатаев. Выслушав приказ, подкреплённый видом сунутого под самый нос «парабеллума», лётчик, совершенно пьяный, замотал всклокоченной головой:
– На ночь глядя… Не полечу! Что?.. Ещё и на Земландский полуостров? Через линию фронта? Вы с ума сошли? Н-никуда не полечу!
Штернберг ткнул его стволом пистолета под рёбра. Пилот икнул, бросил взгляд на петлицы Штернберга, несколько подобрался, но тут же вновь распластался по столу.
– Ну куда вы прикажете садиться в кромешной тьме? – пробормотал он. – Откуда мне знать, есть ли там ещё наши аэродромы, иваны у земландцев на загривке сидят. Да и гляньте на меня: я сейчас шт… штурвал не удержу…
Штернберг стащил пилота со стула и, держа под руку, поволок за собой. Тот едва держался на ногах.
– Значит, так, – отрывисто заговорил Штернберг. – Вылетаем с утра. Вы сейчас пойдёте со мной, проспитесь немного. И если только попробуете сбежать, – он уткнул ствол пистолета лётчику в подбородок, – я вам мозги вынесу.
Тем же самым он пригрозил Куперу на случай, если тот вздумает докладывать кому-нибудь о его авантюре. К угрозе, как и ко всем прочим явлениям окружающего мира, Купер отнёсся с обычной сонной невозмутимостью, лишь уточнил:
– Где мне вас ждать?
– В Вайшенфельде.
– Что докладывать, если вы не вернётесь?
– Скажите, что ничего не знаете.
Шофёр помолчал и вдруг, явно стесняясь своего любопытства, спросил: