Алтарь времени

Первую ночь она провела в лесу – шла и шла сначала по тропе, затем по подвернувшейся просёлочной дороге, смутно сереющей во тьме. Сквозь ветви ей вдогонку крался лунный свет, однако не столько освещал путь, сколько делал всё коварно-зыбким, разрезал тьму на куски блёклым сиянием. Дана шла, не ведая куда, думая лишь о том, что каждый шаг уносит её дальше от страшного города, а когда стало светать, уже не чувствовала ног от усталости. Лес вдруг раскрылся, как занавес, и за ним простёрлись рассветно-розовые заснеженные поля. Неподалёку топорщила крылья мельница и темнело длинное сооружение вроде сарая, – Дана несколько раз валилась в снег, пока дошла до него. Сарай оказался пустым, с остатками соломы по углам. Она упала на солому и мгновенно потерялась в кромешной черноте.

Проснулась от холода и от боли в одеревеневших мышцах. Её отчаянно трясло, пальцы сводило судорогой. Она неуклюже попрыгала, пытаясь согреться, но озноб лишь усиливался. Выглянула из сарая: дорога уходила к домам, полускрытым сизо-белыми кронами заиндевевших деревьев, за домами возвышалась кирпичная колокольня кирхи. Дымки над крышами, ленивое собачье перегавкиванье. Непохоже было, что эту деревню заняли русские. Так или иначе, Дана понимала, что выбора у неё нет – она замёрзнет до смерти, если не рискнёт обратиться за помощью.

Пока шагала в сторону поселения, заметила то, что ускользнуло от её взгляда в ночной тьме и предрассветных сумерках. По обочинам валялись припорошённые снегом тела. Быть может, она даже спотыкалась о них ночью, когда в потёмках сбивалась с дороги на обочину. Мертвецов Дана не боялась – за три года концлагерей она узнала: когда колонну заключённых гонят на работы или ещё куда-нибудь, по сторонам идут охранники-эсэсовцы, они стреляют в отставших. Дане слишком хорошо было известно, что бояться следует только живых. Она подошла к ближайшему телу, смахнула снег – так и есть, полосатая роба. Снега было немного, значит, гнали тут узников всего несколько дней тому назад. И на всём пути тянулся зловещий след из истощённых, закованных в иней и прикрытых снегом человеческих тел.

Дана постучала в первый же дом – добротный, с пустующим аистиным гнездом на ребре новой черепичной крыши. Дверь открыла дебелая женщина в фартуке поверх бесформенного платья.

– Я из Метгетена, – едва выговорила Дана, преодолевая дрожь. – В Метгетен вошли русские. Мне очень холодно, и я хочу есть. Помогите…

Женщина сжалилась над ней, дала немного жидкого овощного рагу и хлеба.

– Как мне попасть в рейх? – спросила Дана, немного отогревшись. – У меня там родня.

– Тебе надо в Пиллау[30], – ответила женщина. – Но там сущий ад. За места на пароходах дерутся и едва ли не режут глотки. А пароходы тонут. Мы вот остались. Будь что будет. Кое-кто поговаривает, слухи о русских сильно раздуты…

– Отчасти, – пробурчала Дана в тарелку. – А до Пиллау далеко? В какую сторону идти?

– В сторону Меденау. Как пройдёшь по улице, увидишь указатели.

Дана отправилась из деревни дальше, вновь подмечая по сторонам от дороги промёрзшие тела лагерников, отходя далеко на обочину, если проезжала телега (автомобилей тут вовсе не было), пока не увидела указатель с каким-то «Поленненом», но там её облаяли собаки, страх взял своё, и она обошла деревню стороной. К вечеру – а шла она всё медленнее – на её пути оказалось очередное поселение, и тогда вновь навалившаяся усталость притупила осторожность. Дана пробралась на чей-то двор, прислушиваясь, не залает ли собака – собак очень боялась, – но было тихо; по приставной лестнице вскарабкалась на второй этаж кирпичной, с дощатым верхом, пристройки у старинного дома с высокими каминными трубами. Как она и надеялась, у стены дома было теплее, в щели задувало, но не слишком, и там, с головой укрытая пыльной холщевиной, она провела ночь, даже почти не замёрзнув.

Поутру Дане удалось стащить из пристройки, оказавшейся кладовой, связку лука и какой-то мешочек, пока старуха-хозяйка ходила туда-сюда между кладовой и кухней.

Чуть погодя, уже в лесу, она развязала украденный мешочек – там обнаружились лесные орехи, самое съедобное из того, что ей повезло раздобыть. Лук был таким, что вышибало слёзы и жгло в пищеводе, но Дана давно приучилась ценить любую еду, лишь бы та была съедобна.