Алтарь времени

Только сейчас Дана заметила рядком прислонённые к свежевыструганным перилам старые винтовки. Фольксштурмовцы на посту. Дана вновь пустилась бежать. Догонят ведь… догонят… И с дороги-то не свернёшь – кругом тяжёлый мокрый снег, стоячая вода в проталинах. Дана бежала из последних сил, оскальзываясь на грязи. Кто-то позади крикнул: «Каспар, ты совсем дурак – стрелять в девчонку?» Дана невольно оглянулась: один из мальчишек рвал винтовку из рук другого, прочие выволокли из-под моста велосипеды, закинули винтовки за спины и рванули следом за ней.

Дана всё-таки кинулась с дороги в лес. Очень скоро бежать стало невозможно: ноги увязали в снегу, а под снегом была вода, ботинки мигом набрали ледяной жижи и сделались тяжёлыми, отбирая остатки сил. Мальчишки соскочили с велосипедов и вскинули винтовки:

– Стой! Стрелять будем!

Дана не останавливалась. Тогда кто-то пальнул поверх её головы, остальные побросали велосипеды и ломанули к ней сквозь кусты. Стая волчат. Дана перепрыгнула через корень, запнулась и упала плашмя. Руки по локоть ушли в снег и воду. Тут-то её и поймали: несколько цепких лап схватили за плечи, грубо приподняли, и в живот упёрся ствол винтовки.

– Ты кто? – спросил державший винтовку высокий подросток со светлым пухом над верхней губой. – Почему бежала из города?

Дана молчала. Будто земля на грудь, тяжёлыми глинистыми комьями навалились усталость и обречённое равнодушие. Всё кончено…

– Ребят, а что делать-то с ней будем? – спросил другой паренёк, совсем ещё детской наружности, упитанный и щекастый. – Пост нельзя покидать.

Подростки дружно оглянулись на мост, светлевший среди деревьев.

– Будем охранять её, пока не придёт офицер, – постановил долговязый.

Дану повели обратно к мосту. Она по-прежнему не отвечала на вопросы, вообще ничего не говорила. В горле будто застрял кусок кровавого льда, колол и мешал дышать, и во рту было солоно – поранила губу о ветку, когда упала. Мальчишки разглядывали девушку с беззастенчивым любопытством, как пойманного зверя, высокий парень – видимо, предводитель этой компании, самый старший и самый наглый, – бесцеремонно, уверенным взрослым движением сдёрнул с её головы платок. За несколько недель импровизированная стрижка «под мальчика» не слишком-то успела отрасти и к тому же нисколько не помогла теперь, лишь вызвала у фольксштурмовцев дополнительные подозрения.

– Гляньте, какие у неё волосы короткие. Она, наверное, из этих. Из кацетников.

Не успели перейти по мосту на ту сторону реки, заляпывая свежие ароматные доски грязью с подошв, как показались эсэсовцы. Дана слабо задёргалась в жёстких руках подростков, державших её, как в оковах. Быстро шагавших со стороны города эсэсовцев было четверо, один – с овчаркой. Впереди шёл широкомордый громила – вне всякого сомнения, Вольф. Однако за минувшее время с ним случилось нечто такое, из-за чего его лицо едва возможно было узнать. Наверное, при взрыве осколками посекло. Физиономия Вольфа была сплошь изрыта свежими тёмно-багровыми рубцами: шрамы толсто бугрились, нос был расплющен, рот перекошен и вывернут. Дана помнила, как проклинала белобрысого эсэсовца, едва не поймавшего её в запертом подвале, как желала ему болезней, увечий, мучительной гибели. Она – сенситив. Мысли любого человека обладают силой, а её мысли – силой стократно большей. Её пожелания сбываются, пусть не всегда сразу, но всякий раз неотвратимо, как падение лезвия гильотины, – сколько раз она убеждалась…

Дана не сводила с Вольфа взгляда. Проклясть… Убить… Пусть немедленно сдохнет, гнусная тварь! Но сил не осталось совсем, её вымотал страх, и отчаяние, и бегство. Сознание размывалось безысходным ужасом. Свет бледного дня тонул во мгле, и всё плыло перед глазами, воздух снова дробился на мерцающие грани, на прозрачные глыбы, что поворачивались, слегка искажая предметы, – или у Даны попросту кружилась голова от тщетного ментального напряжения.

– Господин офицер! – загалдели подростки. – Мы кацетницу поймали! Она через мост хотела перебежать! Господин унтерштурмфюрер![31]

– Молодцы, шкеты. – Вольф был уже совсем близко. От него несло выпивкой и зверьём. – Ну что, сучка, добегалась? – Он схватил Дану за горло и слегка сдавил.

Дана дёрнулась от боли и нехватки воздуха. Смотрела в водянистые глаза эсэсовца и призывала на помощь всю свою ненависть, но даже ненависти у неё не осталось. Ничего не осталось. Лишь бесконечная пустота за изнанкой расползающегося, как ветхое тряпьё, бессмысленного существования с мерзким финалом.

Она открыла рот, чтобы произнести своё последнее, предсмертное, проклятье, самое страшное и неотвратимое, но Вольф чуть сильнее сжал пальцы, и слова обратились в тихий хрип.

– Нравится тебе моя рожа, а? – тихо сказал эсэсовец. – Знаю, ты постаралась. У, ведьма! Это из-за тебя со мной такое… Ох и устрою я тебе. Шрамму ты нужна в любом виде. Живой или мёртвой. Ну так вот, значит, я второе выбираю. Придушу тебя, как драную кошку. А сначала в жопу трахну. Порву до глотки, сучку!

Мальчишки вокруг захихикали – кто злорадно, кто смущённо, кто нервно, лишь за компанию.