Алтарь времени

Штернберг достал из мотоциклетной коляски свой чемодан – там лежала аптечка, а в ней, помимо таблеток от бессонницы, находился солдатский перевязочный пакет. Нервное напряжение поутихло, и в задетое пулей плечо вгрызлась боль. Штернберг расстегнул и стянул с левого плеча шинель и китель, ослабил галстук, отлепил, поморщившись, от раны ткань рубахи. Оказалось – просто глубокая ссадина, несерьёзное и вполне романтическое ранение: Дана, как Штернберг и ожидал, пожелала помочь ему. Он не стал Дане мешать – действовала она толково и довольно уверенно. Распотрошила пакет, достала бинт, к концу которого был пришит тампон, пропитанный стрептоцидом. Приложила тампон к ране. Они стояли на обочине, мимо шли люди. Слои бинта постепенно скрыли кровенеющее пятно. Штернберг погладил девушку по коротким волосам. Было холодно вот так, с грудью нараспашку, и боль от ранения всё больше давала о себе знать, но всё-таки это было одно из лучших мгновений, какие только ему довелось пережить.

– Кто тебе снова остриг?

– Я сама. Дурацкая история…

– Не важно. Мне и так очень нравится.

– Ну вот, готово. У тебя одежда сырая, ты совсем замёрз.

Их пальцы наперегонки застёгивали пуговицы рубашки – будто игра на фортепьяно в четыре руки. Штернберг подумал о том, что теперь, вне тюремных стен школы «Цет» с вездесущей охраной, доносчиками и пронырливыми курсантками, никто и ничто, наконец, не помешает им с Даной проделать такую игру на пуговицах в обратном порядке и всё остальное, что за этим последует. От одной мысли распирал сладостный восторг.

Дана взяла в ладонь круглый золотой амулет в виде солнца.

– Давно хотела спросить, ещё тогда… Что это? Награда такая? Талисман?

«Тогда» – кажется, так давно, когда курсанткой она осмелилась постучаться в его квартиру – квартиру офицера, главы школы «Цет», – чтобы сказать ему наедине то, что не могла более удерживать в себе. Он тогда не ожидал гостей, встретил её без мундира, в раскрытой рубашке.

– Просто безделица. Заказал у ювелира в те времена, когда слишком много о себе мнил. Хочешь, подарю?

– Нет-нет, зачем, такая тяжёлая штука…

– Тебе больше подойдёт. Ты – мой талисман.

Штернберг всё-таки не выдержал: сграбастал её в охапку и поцеловал. Может, слишком грубо, слишком жадно, да и очки мешали, но Дана не выказала неудовольствия, лишь, на миг отстранившись, прерывисто прошептала в его губы:

– На нас смотрят.

– Пускай, – усмехнулся он.

Здесь, на дороге с усталыми беженцами и потрёпанными солдатами, они, должно быть, выглядели сумасшедшими. Хрипло сигналя, проехал крытый брезентом грузовик с ранеными, первая машина за всё время пути, если не считать их мотоцикла с опустевшим бензобаком. Снова начал накрапывать дождь.

Штернберг выпрямился, поправил съехавшие набок очки. У него кружилась голова. Он и забыл, каково это – мягкость девичьих губ, их шелковисто-влажная изнанка, сокровенное тепло и шквал физического возбуждения. И то, что незамысловатый обряд с поцелуем порождает ответный трепет: Дана держалась за отворот его шинели и тоже никак не могла отдышаться.

Штернберг закинул автомат за плечо и взял чемодан:

– Надо идти, дождь усиливается.

Дана замешкалась, нагнулась за забытой им в коляске фуражкой. Повернула кокардой к себе, состроила гримаску:

– До сих пор поверить не могу… это ж надо…

Штернберг со вздохом надел фуражку, взял Дану за руку, и они влились в толпы беженцев, бредущих под дождём среди пустынных полей где-то между Пальмникеном и Фишхаузеном.

Дождь гнал потоки воды по дороге, горизонт утонул в серой хмари. Вечерело. И без того отяжелевшая от сырости шинель всё больше напитывалась влагой. Штернберга вновь начало трясти, на сей раз действительно от холода, а ещё от какой-то болезненной, как ржавым напильником скребущей по жилам, усталости – ему хотелось думать, что это лишь следствие психического перенапряжения и потери крови. Его пальцы признательно тискали тёплую ладошку Даны, и кураж не проходил, сознание лихорадочно выстраивало подходящие обстоятельства будущего – тёплый кров и места на причалившем к пиллауской пристани пароходе… И всё это уложить в ближайшие сутки. И ещё чтобы не попасть под обстрел с советских кораблей или подлодок… Но воображаемые картины выходили плоскими, грубыми, неживыми. Болело плечо. Дождь не стихал, дорога казалась бесконечной. Штернберг посмотрел на часы: по его расчётам, не так уж и далеко от Фишхаузена заглох треклятый мотоцикл, почему же так долог путь? Остановился, тряхнул рукой, не веря своим глазам, поднёс часы к самому носу.

Часы стояли.

– Альрих, что случилось?

– Ничего особенного… то есть… Послушай, – он взял Дану за плечи, – ты не замечаешь ничего странного?

– А что я должна заметить? – Дана вовсю таращила на него зелёные глазищи. Старательная ученица.

– Воздух похож на стекло. Или просто что-то не так.

– Да нет, всё вроде… Это просто дождь. Тебя больше никуда не ранило, точно? Альрих, тебе нужен врач, нам надо скорее найти врача…