Развесив шинель на открытой дверце одного из шкафов (да, вряд ли успеет просохнуть до утра), Штернберг обернулся к Дане, нерешительно переминавшейся в углу.
– Снимай мокрую одежду, у тебя губы посинели от холода. Накинь вон одеяло. А я пока спущусь вниз, постараюсь раздобыть чего-нибудь такое, что хоть отдалённо напоминало бы ужин. – Он потеребил отставшие обои. – Ну до чего респектабельное заведение, надеюсь, оно только выглядит клоповником, а не является им.
Когда Штернберг вернулся с подносом – солодовый кофе, хлеб, картофель, вполне неплохо по нынешним временам, правда, заплатить за ужин пришлось неслыханную цену почти в сотню марок, – Дана уже по-турецки сидела на кровати, с головой завернувшись в одеяло, только белело лицо. Из-за шкафов доносился громкий, будто на плацу, голос майора, ляпавший хриплые слова:
– Нам требуется новое, неожиданное оружие, Петер. Как тридцать лет назад, когда мы под Ипром впервые совершили газовую атаку. Фактор внезапности, Петер! До противника доходили кое-какие слухи, но противник, будучи – подчёркиваю! – от природы туп и ограничен, не принял их всерьёз. И вот когда – представь – жёлто-серое облако газа опустилось на этих трусливых французишек, и они, понимаешь, подрапали так, что у них, у лягушатников, яйца зазвенели…
Дана тихо прыснула. Штернберг картинно возвёл очи горе:
– О Санкта Мария! Этот герой двух войн ещё опасается, что мы помешаем ему спать. Куда более вероятно, нам не суждено сегодня уснуть из-за его лекций.
Из чемодана Штернберг достал плоскую бутылку и долил в кофе коньяк – себе и Дане. Девушка слабо запротестовала:
– Не надо мне такое, в голове помутится.
И снова её извечная насторожённость, даже с ним.
– Да не бойся же, пей, от кофе с парой ложек коньяка не пьянеют. Тебе надо согреться.
– Плечо болит?
– Почти нет.
– Врёшь ведь.
– Привираю. И совсем немного.
Пока ели, только молча обменивались улыбками. Любой вопрос, который Штернберг хотел было задать, тут же, невысказанный, казался ему сущим пустяком – успеет он ещё расспросить Дану о её скитаниях. Главное, она невредима и рядом с ним.
После еды Дану разморило: она выпростала из-под одеяла и опустила на прикроватный коврик маленькие голые ступни с крошечными розоватыми пальцами, голова у неё падала на грудь, она совсем засыпала, но одеяло по-прежнему было завёрнуто вокруг неё плотно, как кокон. От вида этих беззащитных пальчиков мысли у Штернберга поехали в известную сторону – интересно, что у неё под одеялом, неужели только трусики и, что там надевается под платье, комбинация? За перегородкой из шкафов майор готовился ко сну: приказал своему ординарцу почитать ему вслух, и тот принялся со школярскими интонациями читать «Приключения Шерлока Холмса». Штернберга снова разобрал смех. Дана сонно улыбнулась в ответ, произнесла сквозь сдавленный зевок:
– Я что-то боюсь, это всё сон. Просто очень хороший сон.
– Глупости. – Штернберг, приобняв, мягко уложил её на кровать. Его самоощущение тут же повело, как автомобиль на скользкой дороге. Тело залила горячая патока, причём самым нестерпимым образом – от чресл чуть ли не до горла, с сердцебиением и слабостью в ногах. Да что за наказание такое, когда ему наконец посчастливится остаться с ней наедине, без всяких непрошеных соседей, без охраны и соглядатаев. Помнится, ещё в школе «Цет» его постигла эта неслыханная беда…
Он уже третий день не менял рубашку и носки, что было, с его чистоплюйством, делом неслыханным, и теперь стеснялся снять сапоги и китель: боялся вызвать у неё хоть толику неприятия. Подождал, пока, по его расчётам, она заснёт, и только тогда, оставшись в рубашке и галифе, как можно осторожнее вытянулся подле, накрывшись куцым одеялом. Снял очки, погасил лампу. За импровизированной перегородкой неуклюжий голос добрался до главы, в которой к Холмсу является сэр Генри Баскервиль и рассказывает о пропаже одного башмака. «
– Расскажи, как ты меня нашёл.
– Долгая и скучная история. – Штернберг поймал её руку и прижал к губам. Согрел дыханием лодочку ладони, перебрал пальцы. – Мне не помог ни маятник, ни кристалл. Морион по-прежнему при тебе? Да? Вот… Поэтому я нашёл одного мерзавца, мир его никчёмной душонке. Того, кто знал, где ты. Пришлось вытрясти из него название города. Он признался, но его это уже не спасло. И я полетел в Земландию.
– Если б я только знала, что ты приедешь, – прошептала Дана.