Алтарь времени

– Ваши документы!

Штернберг неспешно обернулся к полицейскому и тяжело произнёс:

– Убирайтесь вон. У вас что, дел других нет? Лучше бы мародёров ловили.

Полицейский, губошлёпый детина с бараньим взглядом, пригляделся, наконец, к его петлицам.

– Ещё раз замечу вас поблизости… – начал Штернберг.

Полицейский предпочёл ретироваться – или, может, его просто смыло толпой, которая вдруг пришла в странное движение, одностороннее и целенаправленное. Штернберга толкнули раз, другой; он вдруг осознал, что не держит Дану за руку, не чувствует больше ровное тепло её маленьких пальцев. Посмотрел вправо и вниз – Даны рядом не было.

Её вообще нигде не было.

Кругом густо текла непроглядная толпа, гомон усилился, кто-то рядом пронзительно и безостановочно звал мать.

Оглушённый страхом и яростью – будь проклят дурак-полицейский, да провалиться и ему самому, на несколько секунд обратившему на недоумка всё внимание! – Штернберг метался из стороны в сторону, выкрикивая имя девушки. Всё плясало у него перед глазами: понурые спины, затылки, чужие лица. Он всех слышал, каждого человека – ужас до отупения, усталость до безнадёжности, мысли о еде, о близких, о транспорте, – транспорт! к порту приближается судно! – не слышал в ментальном хоре только Даны. Он никогда её не слышал.

Толпа уплотнилась, люди напирали друг на друга. Его дикий крик потонул в ругани, в окриках полицейских, в детском плаче. Отчаяние его влилось во всеобщую панику, вошло с ней в резонанс, да так, что на долю мгновения в глазах померкло и рассудок пошёл трещинами. Нельзя думать, как толпа, нельзя чувствовать, как толпа, – телепат не может себе этого позволить, иначе просто сойдёт с ума, разум не выдержит силы всё возрастающих эмоций. Штернберг прерывисто вздохнул. Что, что сейчас можно сделать? Обратиться к маятнику – прямо посреди толпы? Проклятье, морион ведь по-прежнему на Дане…

Как же так, я её нашёл, чтобы тут же потерять?!

В трясине страха Штернберг пытался сосредоточиться на какой-нибудь простой мысли, опоре для утопающего рассудка. Зажмурился, до боли вдавил очки в переносицу. Только чудом можно отыскать человека в такой толпе… «Чудо – это явление Богородицы. А мы имеем дело не с чудесами. С неизученными законами природы», – любил говаривать его личный инструктор в «Наследии предков», когда Штернберг, тогда девятнадцатилетний студент, только узнал, что есть немалое количество людей вроде него, которые обратили свой дар слышать неслышное и видеть невидимое в профессию.

Морион поглощает тонкие энергии. Но есть более глубинный уровень, чем Тонкий мир, – мир мысли. Начало всему, основа основ. Мир Времени, он же – мир чистого волеизъявления. И в этом мире надо просто пожелать. Пожелать так сильно, как можешь, сильнее, чем думаешь, что сможешь; перебить свой страх, который лишает права выбора, права на неслучайность; вложить в пожелание своё «я» без остатка. И тогда – Штернберг уже знал – всё единство полей Времени чуть сдвинется, потому что в мире нет главного и второстепенного, есть лишь всесвязанность.

Сейчас он откроет глаза и просто сделает три шага. Всего три шага, и…

Он отчётливо представил себе Дану, упавшую на землю, – ещё мгновение, и её затопчут.

Штернберг кинулся вперёд, расталкивая всех, кто попадался на пути. Шаг, другой, третий.

– Альрих!

Она никак не могла подняться, её толкали, о неё спотыкались: таких, как Дана, небольших и лёгких, толпа уносила, как щепку, подминала в несколько мгновений. Глаза её, на пол-лица, густо обвела лиловая тень сухого, бесслёзного ужаса, голос совершенно осип от крика. Штернберг, отпихнув кого-то локтем, выдернул Дану за шиворот со дна человеческого потока, перехватил за плечо и затряс, выкрикивая слова в белое от страха лицо, это дорогое, единственное лицо, которое было символом, смыслом и оправданием всему тому, что он сделал или не сделал, тому, что ещё сделает – или не сделает.

– Я же сказал! Держись! За меня! Держись крепко! Да с тобой с ума сойти можно!

– Альрих, я не…

Штернберга едва не переломил пополам внезапный приступ страшной усталости. Все эти игры с пространством-временем кода-нибудь плохо закончатся.

– С-санкта Мария! Да ты, видно, смерти моей хочешь!

– Прости, я…

Штернберг схватил Дану в охапку и перекинул через плечо. Теперь обе руки заняты – в левой чемодан, правая удерживает девушку. Дана выгнулась – ей, похоже, было неудобно – и, оказавшись выше всех в толпе, принялась высматривать что-то вдалеке, опираясь на его плечи.

– Там корабль, Альрих. Он уже совсем рядом. Мы далеко, не успеем…

Толпа напирала, каменела, пробиться через неё сейчас было едва ли легче, чем пройти сквозь крепостную стену.

– Не успеем? Это мы ещё посмотрим!