Алтарь времени

Штернберг щипал себя то за бедро, то за руку, но даже это не помогало: боли он почти не чувствовал. То и дело сознание соскальзывало во тьму беспамятства, едва удерживаясь на краю, и тогда туман густел, сплошь залепляя стёкла автомобиля бесцветным месивом. Стискивая зубы, Штернберг приподнимал отяжелевшую голову, оглядывался по сторонам – и дорога сразу обозначалась явственнее, обнадёживающе проступали очертания деревьев вокруг. Не в силах собрать воедино распадающийся на части, меркнущий разум, Штернберг падал обратно, его голова безвольно откидывалась – и всё начиналось по новой.

– Эй! – Купер покосился в зеркало заднего вида. – Вам что, плохо?

– Н-нет…

– Скоро должны прибыть на место.

– От… т-тлично…

Штернберга било и ломало в ледяном ознобе, а от сознания оставались, по ощущениям, лишь острые обломки, медленно падающие в пропасть, когда Купер наконец сообщил, что прошло слишком много времени, они уже успели бы доехать до Тюрингенского леса. Штернберг сжал кулаки и приподнялся на сиденье. Они на месте. Пора. Ну же… И когда он уже помертвел от ужаса при мысли о том, что запер себя и шофёра в пространственно-временной ловушке и у него уже недостанет сил вернуться в общий миропорядок, туман поредел, окрасился бледно-палевым и показалось солнце. Клочья тумана запутались в мелком кустарнике, и это уже был обычный утренний прозрачно-сизоватый туман; солнце стояло низко, насквозь пронзив сосновый лес медными струнами лучей, в приоткрытое окно веяло влажной утренней прохладой. Показался пепельно-серый от ветхости, покосившийся указатель, слишком хорошо Штернбергу знакомый: сколько раз доводилось ему тут проезжать за минувшие почти три года с тех пор, как он впервые приехал на Зонненштайн…

Деревня Рабенхорст.

– Остановитесь здесь. Дальше опасно, наверняка в округе ступить некуда от патрулей.

Автомобиль притормозил на обочине, и в салон вместе с рассветной свежестью полилась тонкая мелодия весеннего леса. На синей глади утренней тиши, чуть подёрнутой рябью лиственного шелеста, расцвели перекрывающие друг друга птичьи трели. Пустую дорогу впереди исполосовали охристо-золотистый свет и лиловая тень – как узкие клавиши, октава за октавой. Стволы сосен на свету местами отсвечивали кармином, будто на них брызнули кровью.

Штернберг, почти лёжа на сиденье, оцепенело смотрел в окно. Утро. Какое сегодня число? Сколько времени минуло для всех прочих людей, пока он и шофёр находились вне общего временно́го потока? Штернберг попытался собраться с мыслями, но умственное усилие лишь породило головную боль и новый приступ отупляющей слабости.

– Что вы дальше будете делать? – Купер заглушил мотор и повернулся к Штернбергу. Тот заставил себя сесть прямо и открыть дверцу автомобиля.

– Пойду пешком до Зонненштайна.

– А патрули?

– Они меня не заметят. Я теперь знаю способ, как их избежать.

– По-моему, вам следует сначала отдохнуть.

– Я отдохну немного. И пойду дальше.

Они помолчали. Воздух пенился от птичьих голосов. Солнечные лучи-струны, туго натянутые через весь лес, превратили его в подобие гигантского рояля с поднятой крышкой, и вокруг действительно звучала музыка – песнь деревьев, песнь птиц, песнь тихо текущего Времени.

Наконец Штернберг заставил себя выбраться из автомобиля. Купер тоже вышел из машины. Штернберг протянул ему руку:

– Я даже не представляю, как выразить вам свою благодарность. Вы спасли мне жизнь.

Рукопожатие шофёра было кратким и крепким.

– Да не за что. Оно того стоило. – Купер ухмыльнулся: – Это была самая потрясающая поездка в моей жизни.

Штернберг собрался спуститься с дороги в лес, уже сделал несколько шагов, но обернулся:

– Слушайте, Купер, давно хотел вас спросить: а как ваше имя? Я до сих пор не знаю.

– Меня Виктор зовут, – с достоинством ответил Купер.

– Виктор Купер, – повторил Штернберг. – Виктор, вы чертовски первоклассный шофёр, самый лучший шофёр, которого я когда-либо видел! Вам не то что министров – рейхсканцлера возить надо!

– Я знаю, – самодовольно заявил Купер. – Понятия не имею, что вы затеваете, но удачи вам.

– И вам. – Штернберг махнул рукой и зашагал по мягкой от хвои земле прочь. Через полминуты обернулся: среди сумрачных понизу, словно державших у корней остатки ночи, сосен ещё были видны яркие блики на капоте серого «Мерседеса» и широкая фигура водителя, смотревшего ему вслед и сдержанно помахавшего на прощание.

Штернберг улыбнулся и пошёл дальше.

* * *

Очень скоро он совершенно выбился из сил.

Хуже того – начались пугающие галлюцинации: птичьи голоса временами обращались в механический скрежет, а ровный шум соснового леса – в утробный гул, от которого сводило зубы. Воздух смещался пластами, диковинно преломляя свет. Колонны сосен порой казались полупрозрачными, будто вытесанными из янтаря. В ушах нарастал пронзительный писк и сиплый рёв; схватившись за виски, Штернберг споткнулся о корягу и упал в мох, почти теряя сознание.