Алтарь времени

На камне остался контур человеческого тела. Вернее, углублённый рельеф, гладкий, очень подробный, отобразивший едва ли не каждый волос – будто очень качественная гипсовая форма для литья. Или ископаемый след какого-нибудь там трилобита, только вместо контуров панциря доисторического членистоногого – изображение человека. Санитар поставил немца на ноги под хоровое изумлённое «Holy shit![37]»: солдаты приседали, водили по рельефу пальцами – убедиться, что им не почудилось. Стэнли тоже потрогал: камень и камень. Безупречная полировка, безупречная деталировка – если это и сделано нарочно, то с невероятным мастерством. И совершенно непонятно – зачем.

– Чтоб мне провалиться, – пробормотал Стэнли.

Странного немца надо, разумеется, взять с собой, решил лейтенант, и допросить, как только тот придёт в себя. Что он тут делал в костюме Адама? Что здесь вообще произошло? Стэнли поднялся. Немец осовело крутил головой, трясся и то и дело заваливался назад; санитар не позволял ему упасть. Выпрямившись в полный рост, блондин оказался очень высок, даже выше долговязого Стэнли. Лицо немца было бы очень правильным, если бы не косящий правый глаз, по цвету к тому же отличающийся от левого. Немец близоруко щурился, пытался свести дрожащими руками полы короткой для него куртки и шептал:

– Kalt… Mir ist kalt…[38]

Эти слова санитар понял и без перевода.

– Разумеется, холодно. Сейчас согреешься.

Солдат рядом разворачивал плащ-палатку.

– Вы американцы? – сипло, но отчётливо спросил вдруг немец, перейдя на английский с совершенно дубовым акцентом.

– Да, мы американцы, – ответил Стэнли.

От его слов немец ещё больше побледнел и снова едва не упал в обморок.

– А вы кто? – продолжил лейтенант. – Ваше имя? Звание?

– Моё имя Альрих фон Штернберг. Я обер… шт… – С последним словом он не справился и повис на плече санитара, а тот завернул его в плащ-палатку.

– Что это такое? – не отступал Стэнли. – Вот это. – Он указал вниз, на виртуозно выполненный углублённый рельеф, во всех подробностях повторявший контуры тела немца. – Откуда вы тут взялись вообще?

Немец нахмурился, его губы беззвучно шевельнулись. То ли сам не помнил, как сюда попал, то ли просто забыл нужное английское слово.

– Aus Stein, – прошелестел он наконец и, кажется, сам удивился нелепости своего ответа.

«Из камня».

Эпилог. Начало

Замок Крансберг, окрестности Наухайма

7 июля 1945 года

Каждое утро из приоткрытого окна – сплошного яркого прямоугольника солнечного света – доносится перекличка американских часовых. Каждое утро бьющее в глаза нестерпимое белое сияние пугает Штернберга так, что он подскакивает на узкой кровати с панической мыслью о том, что все минувшие недели – лишь прихоть агонизирующего разума в обугленном, исчезающем под волной огня теле. И лишь перекличка солдат, что отзывается звонким эхом среди замковых стен, возвращает его к обыденности, загоняет обратно во мрак подсознания многозевый ужас, который проснётся с новым рассветом: мало кому из живущих довелось наяву пережить собственную гибель. Среди заключённых камеры с окнами на восток считаются самыми лучшими. Штернберг же неоднократно просил коменданта Крансберга, полковника английской армии, перевести его в другую камеру, где окна выходят на север или на запад. Или хотя бы выдать портьеру, чтобы занавесить голое окно. Но полковник, хоть и настроенный довольно доброжелательно, совершенно не понимает причин его просьбы. В конце концов в дело вмешался здешний психолог, и вчера сержант принёс в камеру кусок зелёной материи, который Штернберг кое-как приспособил в качестве занавески. Материя оказалась неплотной, сетчато-сквозистой, но сегодня Штернберг, просыпаясь, видит мягкое зелёное сияние вместо безжалостного белого света. И впервые за время заключения в Крансберге он в самый миг пробуждения понимает, что жив. Как бы там ни было в прошлом – в настоящем он жив.

Уже поэтому сегодняшний день для Штернберга особенный. А ещё – потому, что сегодня ему исполняется двадцать пять лет. Четверть века. Он дожил до этого дня. Что бы там ни было – он выжил. Пусть даже ему пришлось начать жить заново.