Алтарь времени

Хайнцу отчётливо представилась папка в верхнем ящике стола и ключ, который Штернберг обычно клал под зачехлённую пишущую машинку.

– Нет.

Фиртель по-совиному склонил голову набок. Хайнцу впервые пришло в голову, что Фиртель вообще здорово смахивает на ощипанную сову – со своим заострённым книзу носом, длинными бровями и большими круглыми глазами с тонкими веками.

– Не можешь или не хочешь? – уточнил Фиртель.

Хайнц решил рассказать ему, что Штернберг читает чужие мысли, – но в последнее время командир был настолько не в себе, что, вполне вероятно, ничего бы и не заметил… И тут Хайнца кипучей волной накрыла досада: да что же это вообще такое, чего ради он ещё пытается придумывать какие-то оправдания?

– Послушай, Фиртель, я просто не буду этого делать. Я тебе всё что угодно срисую – я и так на плане почти ползамка принёс, – но те наброски копировать не буду. И не проси.

– Ого, ну ты даёшь. Так ты всё-таки с нами – или с ними?

– Да о чём ты, я же всегда тебе помогал…

– Или, раз тебя помиловали, ты снова своё «Зиг хайль» завёл, да? Тёплое местечко боишься потерять?

– Я не…

– А я-то думал, до тебя раз и навсегда дошло, с кем ты раньше имел дело. Думал, тебе гестапо и концлагерь хорошенько мозги прочистили.

– Я не наци! Я просто солдат.

– Все вы «просто солдаты»! Конечно, ты ведь теперь вольный. Сапоги чистишь своему подполковнику. Рожу вон какую успел наесть. Реабилитация, фанфары! Забыл, кто тебе в бараке койку поближе к печке выторговал?

– Фиртель, ну заткнись уже! Осточертело тебя слушать.

Фиртель умолк, демонстративно разглядывая Хайнца, – а тот сразу ощутил, подобно брызгам ледяного крошева в лицо, всю дистанцию между ними – между рядовым СС в новой тёплой шинели и крепких ботинках и заключённым в грязной полосатой робе поверх драного свитера.

Хайнц просто-напросто вытащил из-за пазухи несколько мятых листов и протянул Фиртелю:

– В общем, вот. Тут не всё. В то крыло, где квартиры бонз, – туда не пускают. Зато я отметил лестницы и шахты лифтов. Ну, те, которые видел собственными глазами. Там ещё наверняка есть. Только какой в этих схемах прок? Вы что, восстание собираетесь устроить?

– Совсем ненормальных у нас пока нет, – ворчливо ответил Фиртель. – Кстати, если донесёшь на меня своему подполковнику или ещё кому, тебя же первого сдам, учти…

– Фиртель, ну какая блоха тебя укусила?

О том, что Штернберг давно всё знает, да только его это совершенно не волнует, Хайнц, разумеется, умолчал.

– Ладно, – вздохнул Фиртель. – Значит, так. У нас есть надёжный канал. Возможно, через тех людей и связь с заграницей получится наладить. Если нам удастся передать сведения о том, какие работы здесь ведутся – и что здесь вообще находится, – то появится неплохой шанс, что союзники придут сюда раньше, чем наци всё здесь уничтожат. При угрозе наступления наци собираются всё взорвать. Все подземные галереи, лаборатории, сам замок. Об этом говорило начальство лабораторий, я слышал. А прежде всех заключённых перемолят в труху – загонят на нижний ярус и включат машину. Ту самую. Теперь ясно, для чего нужны чертежи и планы? Это доказательство тому, что наши сведения – не просто слухи. Разумеется, мы не будем переправлять всё сразу. Отберём только то, что может заинтриговать, но не больше. За подробной информацией пусть сами сюда приходят!

– Да понял я всё, понял…

– Я тебе больше скажу. Существует целый список лагерей, которые уничтожит та машина. Не знаю, каким образом. Может, её будут возить от лагеря к лагерю, но, более вероятно, просто заключённых сюда свозить будут. Это ж не газовые камеры, дело гораздо быстрее идёт: от тел почти ничего не остаётся.

– Всё это тебе доктор Брахт лично рассказал? – не удержался Хайнц. – Или ты у него под столом сидел, подслушивал?

– Конечно, тебе-то сейчас легко иронизировать! А они, между прочим, уже и не особо скрывают, что собираются с заключёнными сделать!

– Ну хорошо, только не раскочегаривайся опять.

– Твой подполковник, насколько я понял, как специалист в одиночку заткнёт за пояс всю лабораторию доктора Брахта. Короче говоря, если ты по-прежнему с нами, а не со всей этой падалью – и если тебе не безразлично то, что живых людей будут превращать в чёрное месиво, – принеси копии набросков. Ты же ординарец, найдёшь способ…

Неосуществимое было дело – пытаться объяснить Фиртелю, что к удару ножом в спину следовало бы приравнять воровство этих набросков, всей этой работы, что была не чем иным, как самой жизнью, которую во время ночных бдений по капле выцеживал из себя человек, не видевший больше смысла ни в чём, кроме как в бессмысленных, по сути, скитаниях внутри самого себя в поисках неизведанных законов мира.

– Командир все свои бумаги в сейфе хранит, – соврал Хайнц. – Поэтому не могу обещать, что получится.

Сейф в кабинете Штернберга действительно был. Хайнц как-то видел его содержимое: совсем небольшая обгоревшая по краю чёрная тетрадь да бутылка коньяка какой-то редкой марки.

Альрих. Морфий