Алтарь времени

Двое мальчишек на берегу реки стаскивают с себя гимназическую форму. Вернее, раздевается полностью только старший – долговязый четырнадцатилетний подросток. У него надменная осанка, точёная худоба бледного тела, чем-то напоминающая худобу борзой, подразумевающая быстроту и силу, всклокоченные волосы, уже успевшие выгореть до белизны на пыльном городском солнце, облупившийся от загара, но от того не менее аристократический нос, готовый растянуться в ухмылке наглый рот и неказистые очки с тяжёлыми круглыми стёклами. Глаза разного цвета, к тому же правый косит к переносице. Второму мальчишке тринадцать, но выглядит он намного младше – застенчивый, миловидный, с крупными каштановыми кудрями, он напоминает тех ясноглазых детей, которых рисуют на рождественских открытках. Младший ограничивается тем, что снимает горячую от июньского солнца, словно бы отяжелевшую от жары форменную куртку и пропотевшую рубашку – дальше ему раздеваться неохота, потому что в прошлый раз старший подросток обсмеял его, сказав, что его длинные трусы в мелкую розоватую полоску похожи на панталоны престарелой кокетки. Младшему мальчишке и в голову не приходит, что старший в своих постоянно сползающих купальных плавках с лампасиками выглядит ещё более комично. (Штернберг до сих пор помнил, какая слабая у этих треклятых плавок оказалась резинка.)

В этой паре приятелей старший для младшего не то что авторитет – почти бог. (У Штернберга в гимназии – как, впрочем, и позже, в университете, – так и не появилось настоящих друзей, однако всегда были «оруженосцы» – ровесники или чуть младше, те, кто смотрел ему в рот, терпел его умеренные издевательства и восхищался его хулиганскими выходками. В тот учебный год его пажом был паренёк по имени Лео.)

Южная окраина города. Здесь Изар, ниже по течению разбухающий и мутнеющий от фабричных помоев и прочих нечистот Мюнхена, кажется почище. Во всяком случае, вода не воняет, и потому мальчишки решают, что тут вполне можно купаться. Они уже в третий раз сюда приходят, прогуливая последние два урока, – доезжают до конечной на трамвае и дальше плетутся пешком по жаре вдоль заборов и складов, находя во всём этом приключении особый шик – потому что любой дурак может в выходные доехать на поезде до Тегернзее[12]

, где есть оборудованные пляжи, зато далеко не каждый найдёт, где поплавать в будни. Вообще-то это идея Альриха. Лео понятия не имеет, откуда его кумир узнал об этом месте. В первый раз их чуть не избила ватага местных подростков, тоже пристрастившихся здесь купаться, здоровенных, горластых, и Лео тогда здорово перетрухнул, однако Альрих наговорил им чего-то такого, отчего теперь окраинная шпана обходит двух гимназистов в синих фуражках с бархатными околышами стороной, а восхищение Лео Альрихом достигло немыслимых высот.

Они оба из обнищавших дворянских семей, у обоих очень строгие родители, едва способные платить за обучение своих сыновей – «дети должны получить достойное образование». Разумеется, даже когда наступят каникулы, они никуда не поедут из города. У них нет никаких развлечений, кроме как читать книги да шататься по улицам. Правда, у Альриха есть карманные деньги, и иногда они ходят в кино, – Альрих помогает хозяину книжной лавки через квартал от своего дома, а ещё натаскивает по грамматике и французскому какую-то девчонку, дочку знакомых его матери, и копит на велосипед «Бреннабор». «Она хоть красивая?» – спросил как-то Лео, у которого карманных денег отродясь не водилось, и получил пренебрежительный ответ: «Редкостная дура, тупица, я её терпеть не могу».

Песчаные отмели, корявые домишки и сараи на берегу, бесконечный забор какого-то завода – его сточные трубы, извергающие жижу ядовитых цветов, лежат на берегу под последним мостом, который остаётся далеко позади, когда мальчишки приходят на заветное место. Дело в том, что тут есть довольно высокий обрыв – чуть ли не единственный на всю реку в пределах города и окрестностей. Можно сигать прямо с обрыва, а можно ещё залезть на старую иву, ствол которой, накренившийся высоко над зеленоватыми водами, истоптан поколениями местных ныряльщиков, а от половины ветвей остались только отполированные голыми ногами обломанные сучья. Самый большой подвиг – забраться почти на вершину дерева, где-то с середины растущего вертикально, и прыгнуть оттуда. Лео до сих пор не отважился, ему и с обрыва-то прыгать страшно: дно здесь каменистое, а река не так чтобы очень глубокая, к тому же основательно пересохшая после бесснежной зимы и сухих весенних месяцев.

– Подержи. – Альрих снимает очки и отдаёт Лео, тот почтительно держит их обеими руками, иногда пытаясь смотреть через стёкла, отчего у него сразу начинает ломить глаза и чесаться в носу.