Алтарь времени

«Наконец, обычно развивается и повышенная чувствительность больных ко всем болевым ощущениям и душевным потрясениям, которая заставляет их уже при сравнительно очень незначительных поводах прибегать к шприцу. Таким образом, морфий неизбежно делается центром всех жизненных интересов, которому подчиняются все другие, развивается полная рабская зависимость от средства, которая обозначает атрофию воли».

«Атрофию воли», – мысленно повторял Штернберг, смутно угадывая за этими словами какой-то особый, лишь к нему одному обращённый смысл.

Атрофия воли.

«Приходя, верь. Не веря, не приходи». Вера в себя, вера в долг, вера в возможность будущего, вера во что угодно… Вера, ненависть и любовь – всё то, что в результате таинственной алхимии души преобразуется в волю.

«Если на Зонненштайне, – подумалось однажды Штернбергу, – существует какое-то подобие разума – а это не подлежит сомнению, – то зачем ему, чёрт возьми, нужна человеческая воля, разве ему не достаточно собственной? Воля, время. Время и воля… Человеку с сильной волей повинуется энергия Времени – вот и всё, что я понял, два с лишним года изучая каменные Зеркала Зонненштайна. И что?..»

И отчего-то его не оставляло ощущение, будто он был как никогда близок к пониманию того, какие силы кроются за Зеркалами Времени, – прошёл по самому краю отгадки.

Вайшенфельд

11 января 1945 года

Идея Штернберга спрятать наиболее важные документы отдела тайных наук в одной из заброшенных шахт близ Вайшенфельда весьма пришлась по душе его заместителю, Максу Валленштайну.

– Во всяком случае, мы сможем поторговаться за свои жизни с амиз[14] или иванами, если дела пойдут совсем худо, – мрачно подытожил Валленштайн, разливая коньяк. – Хотя куда хуже?

Обойти приказ имперского руководителя «Аненербе» Зиверса о полном уничтожении документов в растущем день ото дня хаосе не составляло никакого труда. В Вайшенфельд начали прибывать беженцы с восточных территорий, принося с собой страшные слухи. Зиверс, больной и измотанный, постоянно колесил между Вайшенфельдом и Берлином, кроме того, разъезжал по всему рейху, выполняя чрезвычайные поручения рейхсфюрера, нередко ночевал прямо в машине и, разумеется, не мог уследить за тем, насколько добросовестно выполняются его приказы. Научная деятельность общества фактически уже месяц как была заморожена. Немногочисленные сотрудники отдела Штернберга, жившие в Вайшенфельде, интересовались только специальными продуктовыми карточками и вестями с фронтов. Для воплощения плана требовался лишь грузовой автомобиль да несколько крепких парней – чтобы перетаскивать ящики с документами. Парней решили взять из местного батальона фольксштурма[15], который очень кстати находился под командованием одного из сотрудников «Аненербе». Единственной проблемой была охрана, приставленная к Штернбергу, – и его шофёр. Если солдаты просто несли караул возле квартиры, то Купер открыто надзирал за Штернбергом, заходя к нему по несколько раз на дню, и, несмотря на своё лояльное отношение к объекту надзора, обо всём сколько-нибудь подозрительном мог донести Шрамму, а тот не преминул бы всё доложить шефу гестапо Мюллеру. Последний же наверняка спал и видел, как бы уличить Штернберга в предательстве.

– Слушай, а тебе не приходила в голову мысль разделаться с этим шофёром? – бросил Валленштайн. – Скажем, соорудить такое проклятие, чтобы его в два счёта скрутило от какой-нибудь болячки.

– Такого здоровяка? Это не будет походить на случайность. Кроме того, его начальник Шрамм – сенситив и всё поймёт. Так что придётся тебе, Макс, подыскивать место захоронения бумаг без меня. И кстати, Купер отличный шофёр.

– Как знаешь. Я потом расскажу тебе, где найти документы.

– Да ладно, – Штернберг усмехнулся в свой бокал. Он не хуже Валленштайна знал, что оккультист может спрятать любую вещь так, что другому оккультисту очень непросто будет её отыскать.

– Так, я не понял. Ты что, теперь и мне не доверяешь?

– Да как сказать… Это же своего рода валюта.

– Болван ты. Неблагодарная свинья. Я, между прочим, Каммлеру только о тебе и говорил. Письма писал – в гестапо и ещё Гиммлеру. Прошения о твоём освобождении. Хочешь, черновик покажу?