Алтарь времени

– Никаких особенных методов нет, – вздохнул Штернберг. – Я закрываю глаза и вижу… Вижу и слышу потоки Времени. Или, во всяком случае, мне так кажется. Пытаюсь направлять их… мысленно… прислушиваюсь к ним… и вижу, какой должна быть эта конструкция. Я не сразу к этому пришёл. Когда-то я воспроизводил в различных макетах одну и ту же систему отражателей тонких энергий, созданную задолго до меня. Экспериментировал с ней. Но с какого-то момента почувствовал, что больше не нуждаюсь в макетах и могу проводить эксперименты мысленно. Вся геометрия – я просто чувствую это… до доли градуса. Вот как вы чувствуете, является число простым или составным. Вы ведь тоже не можете это объяснить?

– Нет. – Элиза Адлер снова улыбалась, на сей раз лишь глазами. – А вы и впрямь читаете человека. Числа я чувствую столько, сколько себя помню. Я родилась с этим. Как и с умением дифференцировать.

– Возможно, у меня тоже врождённая способность. Мне остаётся лишь зарисовать и записать то, что я мысленно вижу. Вот и всё.

– Мне нечего добавить к этому чертежу, доктор Штернберг. Он, не побоюсь этого слова, совершенен.

– Тогда зачем вы настаивали на необходимости нашей встречи?

– Потому что, проверяя ваши теории, я попутно решила несколько задач, над которыми билась более трёх лет. Потому что вы гений, а я люблю гениев. Я читала ваши публикации – те, что смогла найти, – методология действительно ваше самое слабое место, но вы занимаетесь наукой так, будто занимаетесь любовью.

– Довольно смелое сравнение, – ровно заметил Штернберг. – А чем занимаетесь вы, доктор Адлер?

– В проекте генерала Каммлера? Моделированием гашения вибраций.

– А вообще?

– Всеобщей теорией всего, – усмехнулась Элиза Адлер. – Разумеется, это ирония, но не совсем…

– И поэтому вас так интересует время?

– Видите ли, время обычно исключено из математической теории. Однако это обстоятельство противоречит практике, если говорить о некоторых прикладных задачах. Скажем, мне довелось убедиться, что биологическое время не равно физическому… И меня крайне заинтересовала ваша гипотеза о том, что время – не просто особый род энергии, а двигатель Вселенной. По-вашему, события происходят не только во времени, но и с помощью времени… и из него можно извлекать энергию. Время как участник мироздания – это, знаете ли, необычайно интригует. Жаль, ваша система доказательств пока неубедительна.

– Я и не стремлюсь к убедительности. Для меня главное, чтобы эта штука работала. – Штернберг намеревался было придвинуть к себе чертежи, но Элиза Адлер как бы ненароком накрыла его руку своей.

– Разве вы не хотели бы представить свои выводы научному сообществу?

– Скажем так, я и научное сообщество существуем в разных мирах. Для научного сообщества я – не заслуживающий внимания мистик. Кроме того, теперь мне действительно безразлично, узнает кто-то о моих выводах или нет.

– Безразлично признание? – изумилась фройляйн Адлер. – А что же вам тогда небезразлично?

Последний её вопрос сопровождала такая жаркая волна неопределённых, но многообещающих эмоций, что Штернберг аккуратно убрал руку со стола. Элиза Адлер не упустила случая напоследок легко провести подушечками пальцев по его исхудалым подрагивающим пальцам, и это скользящее прикосновение будто породило россыпь мельчайших электрических разрядов. «Санкта Мария и все силы небесные, ну и напор, – подумал Штернберг. – Таким напором и покойника воскресить можно».

– Собственная жизнь мне небезразлична. Пока ещё. Потому что от неё зависят другие жизни. Думаю, Каммлер вам уже сказал, что я работаю вовсе не за признание.

Каммлера он упомянул нарочно – знал, что генерал был в списке побед Элизы Адлер. Та нисколько не смутилась. Достала пачку сигарет, предложила ему, он мотнул головой. Чиркнула зажигалкой, затянулась и, держа на отлёте сигарету, не сводя с него горячего предгрозового взгляда, ногтем осторожно убрала с выпяченной нижней губы прилипший кусочек сигаретной бумаги. Фройляйн Адлер коллекционировала необычных мужчин – и в её интересе был явный оттенок естествоиспытательства; впрочем, симпатии и женского влечения тоже было довольно.

Штернбергу претила идея быть объектом изучения, а мысль о том, что до него в своеобразной лаборатории Элизы Адлер побывал Каммлер и в придачу ещё целая толпа разнообразных «гениев», попросту внушала отвращение: где бы то ни было, он не терпел роли одного из многих. Однако сквозь привычную холодную отстранённость пробивалось некое новое, неведомое ранее чувство – вертлявое, егозящее, сродни живому существу, лохматому, оскаленному и дикоглазому. У Элизы Адлер роскошное тело, мало того, у неё великолепное пространство мышления – что уже само по себе редкость, а в сочетании с первым так и вовсе драгоценность. Соблазнительна, красива, умна. В самом деле, какая, к чёрту, разница, с кем она была раньше? Что за смехотворная принципиальность, кому сдался его идиотский мальчишеский идеализм? Раз уж она сама так настойчиво себя предлагает…