Алый закат в Лейкхерсте

Белокаменный город Птаха, Мемфис, несмотря на обилие других божеств, не забывал обращаться к своему городскому Богу, «слушающему мольбы». Однако в городе Птаха почитали не только государя Египта, фараона, но и собственного властителя — Большого Сфинкса. Жрец остановился под навесом торговца лепёшками и нечаянно поймал цепкий взгляд какого-то оборванца. Он поспешил вдоль улицы, исподволь наблюдая за нищим. У фонтана Филофес нагнулся, зачерпнул воды и смочил лоб. Неотрывно шедший за ним поодаль оборванец, крепкий и жилистый мужчина зрелого возраста, отнюдь не изможденный недоеданием, остановился и у первого прохожего попросил милостыню. Ловкий приём не обманул Великого Ясновидца, — это была слежка. Жрец метнулся к разносчику фруктами и толкнул его, фрукты рассыпались под ноги прохожим, а беглец нырнул в проходной дворик под арку и оказался на маленькой площади, вымощенной булыжниками. От неё разветвлялись пять улочек. Он свернул налево и в ближайшем закоулке спрятался под навесом за коврами. В щель между ними он увидел, как оборванец пробежал мимо. Хозяин лавочки молча указал вельможному господину на чёрный выход, и вскоре жрец оказался в совершенно незнакомом районе Мемфиса.

Он побрёл по запутанным тесным улочкам бедного квартала, составленного одноэтажными глинобитными домиками. После жары ближе к вечеру вся жизнь горожан перебиралась на плоские с высокими бортиками крыши, устланные циновками, заставленные низенькими столиками с горшками и жёсткими топчанами. На крышах люди ужинали, вели долгие вечерние беседы с соседями, рассказывали детям волшебные сказки о небесном охотнике Орионе, который обходил ночным дозором звёздные владения над Египтом и сторожил врата между небом и землёй от невиданных чудовищ, и затем засыпали под мерцание жёлтых звёзд и пиликающие звуки невидимых цикад.

Стараясь не привлекать внимания прохожих и городских стражей порядка, жрец долго путал след, пока не оказался за городом достаточно далеко от негостеприимной пирамиды Тота и царского дворца фараона Семнехкары. Взобравшись на холм, поросший колючей травой с мелкими лиловыми цветочками и низкими васильками, толстяк запыхался. Неравномерными двойными толчками сердце выпрыгивало из груди. В висках громко стучали молоточки: «Уф-уф-уф!» Филофес широко разинул рот и хватал горячий воздух короткими порциями. Усталость и нервное напряжение изготовились к хищному прыжку. Толстяк брякнулся на колени. Колючая трава впилась острыми и длинными шипами в его одежду и кожу. Чем дольше человек брыкался, тем больше острых колючек больно доставали тело. Инстинктивно он рванулся вперед, и крокодилья трава нехотя выпустила нечаянную жертву на свободу, игриво шурша на ветру деревянными колючками.

Ободранный и пораненный, тяжело дыша, Филофес очутился в тени песчаниковой с прослойками красного гранита двуглавой остроконечной скалы. Здесь был вход в его потайное убежище. После шипов крокодильей травы кожа по краям царапин вспухла и саднила. Человек поморщился, с трудом отодвинул увесистый камень и втиснулся в открывшийся пещерный лаз. Изнутри он задвинул камень и на четвереньках пополз по узкому извилистому ходу...

4

Добравшись до поворота, он нащупал лестницу с шершавыми керамическими ступенями, ведущую круто вниз. Жрец шёл и читал молитву Богу Ра о чудесном спасении. Спустившись в кромешной темноте, Филофес увидел красный глазок еле-еле теплящегося фитиля. Он пошарил рукой в углублении, взял пузатый двуручный кувшин и осторожно подлил в светильник масла, не пролив ни одной капли. Блёклые прозрачно-синеватые язычки подлизали предложенную им пищу и засияли ярче, окрашивая пламя оранжево-жёлтым цветом. Человек осмотрелся: маленькая квадратная комната, высокие потолки, гладкие стены, отделанные белым и голубым мрамором. На противоположной стене — изображение коршуна с распростертыми крыльями и солнца с лучами. Рельефы, казалось, шевелились в изрезанных отблесках огня. Под лапами коршуна примостилась напольная чаша из красного гранита, выточенная в виде льва. Над ней из стены выступала изогнутая медная труба с венцом на голове. Филофес покрутил венец, — из подземного источника полилась горячая вода. Жрец вымыл руки, лицо, промыл ссадины и ранки, набрал в пригоршню живительной влаги и с жадностью выпил. Кисловатая минеральная вода Птаха была чрезвычайно вкусна, хорошо утоляла жажду и снимала усталость, ведь бог Птах олицетворял Землю и одаривал людей всем, что на ней росло, бегало, лежало в кладовых подземелья или вытекало из её недр. Толстяк пошарил рукой за коршуном, нажал на скобу, — открылась дверца маленького шкафчика. На полочках стройными рядами теснились каменные и глиняные флаконы с плотно притёртыми крышками, замазанными воском. Жрец взял тёмно-зелёную малахитовую баночку, соскрёб воск, открыл крышку и понюхал содержимое.

— Мазь от нагноения ран, — голос глухо прозвучал в подземной комнате. Он прокашлялся, — что-то я совсем охрип от заточения в пирамиде Тота.