Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых»

Мы вступаем в царство откровенной необходимости, где насилие не покрывается пошлой, сладенькой маской английского лорда. Умоляю вас, не украшайте палки фиалочками!¹⁶⁵

Ещё больше общего с тем, что говорит Вольф, мы находим у Замятина. «Биотехнический» надзор, новая инквизиция-Чрезвычайка в облике Благодетельницы мира – это замятинские темы в статьях, сказках, в «Мы», в пьесе об испанской инквизиции «Огни святого Доминика». Гординская «психохирургия» и «прижигание узелка фантазии» в «Мы» тождественны по риторике, символике, интертексту. Метафора из Нагорной проповеди об отсечении соблазняющих «негодных членов» (Матф. 5, 29–30) получает уже у о. Павла Флоренского конкретизацию в хирургическом сравнении: это «вырывание греховной части из эмпирической личности […] как бы операция гангренозного члена»¹⁶⁶

. Похоже, что отсюда и Гордин, и Замятин перетолковывают сравнение в контексте новой инквизиции. В передаче Гордина ханжеская проповедь Луначарского близка по тону речи Благодетеля из «Мы» о диалектике любви-жестокости, и тем самым проясняет связь антиутопии Замятина со злобой дня:

Вспомните: синий холм, крест, толпа. Одни – вверху, обрызганные кровью, прибивают тело к кресту; другие внизу, обрызганные слезами, смотрят. Не кажется ли вам, что роль тех, верхних – самая трудная, самая важная? […] Истинная алгебраическая любовь к человечеству – непременно бесчеловечна, и непременный признак истины – её жестокость¹⁶⁷.

Быстро разглядев, что несёт с собой большевистский порядок, Гордины предугадывают не только многие темы будущих антиутопий, но и анализ коммунистической тоталитарной системы, не совсем законченный и в наши дни. Они находят уже почти бердяевскую формулу: «Мы живём в научное средневековье, всё дикое, варварское воскресло […] Тот идеал, с которым носились якобы лучшие сыны человечества от Платона до Сен-Симона, стал реальностью, правда, в не очень-то привлекательной форме»¹⁶⁸

. Но сами Гордины привержены к утопии как форме мечты и критики одновременно.

Постоянно размышляя каждый над своим вариантом идеального будущего, братья сознают близость своих построений к утопии и не боятся этого; для стиля братьев характерны названия произведений, подчёркивающие их утопичность или сказочность, как известный нам лишь по анонсу будущей публикации «Город “Анархия”, или Воздушный город, или II техникум. Утопия»¹⁶⁹ или появившаяся в печати в нескольких вариантах, в газетной и книжной форме, «Анархия в мечте: Страна Анархия (утопия-поэма)»¹⁷⁰

.

Последняя входит в настоящий сборник, однако позволим себе к ней присмотреться, несколько злоупотребляя цитатами.

В «поэме» рассказано, как пятеро героев, с которыми мы знакомы, – Я (личность), Рабочий, Женщина, Угнетённая нация и Молодёжь – покидают старый мир и находят на востоке страну счастья, попасть в которую они могут только вместе. Эта страна освещена пятью солнцами, лежит на пяти морях (коммунизм, космизм и т. д.) и на пяти горах. На каждой горе осуществлён особый «порядок гармонии». На горе Равенства, где находится страна «вольного труда», мы видим «храм труда», большой сад, в котором утописты гуляют и работают «ради удовольствия», в виде «забавы, увеселения, развлечения», тогда как автоматы заняты «полезным» трудом под землёй.

Утописты изобретают, преображают мир. «Здесь царство техники, труда, здесь почти нет природы. Всё здесь искусственное… – Как? И небо? И земля? И деревья? – Всё! Всё! Наш мир – это наше действие, наш труд» (28).

Этот мир отличается от того, который мы знаем. «…У нас вечное движение […] Вы считаете покой чем-то естественным, а для того, чтобы привести что-нибудь в движение, вы ищете “силы”, двигателей, а мы, наоборот, ищем покоителя…» (34). Утописты считают науку таким же обманом, как религия, они