Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых»

…верят только в случай, в игру свойств предметов […], верят в чудеса и творят чудеса […] – Не понимаю, – сказал я. – Поймёте. Поживёте у нас и поймёте, что в этом мире нечего понимать, – усмехнулся человек из страны Анархии. […] У нас здесь всё делается как бы само собою […] – А как это действует? […] – Смешные вы, ведь мы науки не признаём, объяснение считаем предрассудком, главное, что всё получается (35, 78, 34–35).

Так создана страна Анархия, где «природа учится у техники» (52), а «человек владеет своей жизнью, как ловкий, искусный гребец веслом, лодкой» (55).

Человек тоже изменился. Он говорит на разных «мимических» и «слуховых наречиях», на воистину универсальном «психическом» языке. Он создал приборы и с их помощью летает, плавает, ходит по воде; он не спит. Он обнаружил, что питание должно происходить иначе, чем в принятой форме, не через рот и пищевод: «…вы […] всю вашу жизненную энергию […] тратили на еду […] Поэтому у вас все такие «сонные», вялые […] без энергии…» (48). И один из граждан страны Анархии изобрёл одежду, которая питает всё тело (48–49). Человек может жить бесконечно долго, но предпочитает уходить из жизни по своей воле; он учится по своей воле воскресать, тогда он скажет, что решил проблему бессмертия (55–56).

Главные чудеса находятся в «пантехническом саду»: поющие скалы и деревья, плавающие и летающие дома, лошади, леса, вечерние зори, улыбки. Мир Анархии зиждется на бакунинском принципе: «Мы исходим из того, что раньше разрушаем и потом создаём, ибо в разрушении – дух созиданья» (88). Изобретённые утопистами лучи проникают сквозь все предметы, «разрушают» их, делая совершенно прозрачными. А другой вид света делает вещи «абсолютно видимыми», даёт возможность видеть предметы на любом расстоянии (90–91).

Итак, незримость в мире Анархии не тождественна прозрачности (которая составляет в те годы характернейший мотив в утопиях, чаще всего в виде вариации на тему Хрустального дворца и стеклянных домов), хотя и достигается она тем же техническим способом – проникновением световых лучей сквозь материальное тело. Прозрачность в «Человеке-невидимке» Уэллса, у Замятина и большинства утопистов не нарушает законов природы и не меняет обычного восприятия пространства, наоборот, усугубляет его: в домах со стеклянными, пронизанными светом стенами, где видно всё, что делают жители замятинского Единого Государства, каждая прозрачная клетка отделяет каждого нумера от всех других. В стране Анархии меняется именно восприятие, ощущение пространства.

Так же расширены и возможности слуха, осязания.

Таким образом, вы не уничтожили расстояния, протяжения, пространства, места? – спросил я.

– Нет, мы не уничтожили, а овладели ими как временем, как бытием. Мы приручили это дикое, капризное животное, неумолимое, как неизбежность, как закон в ваших странах и учениях, и запрягли его в пышную колесницу нашей пантехники (91).

Изменилось и время – создан «новый темп, скорый ход» (79); анархические «люди как боги» целиком овладели и миром, и ощущениями от мира.