Это не только гординские фантазии. Все эти темы включают Гординых в концептуальную сеть модернизма. Мысли об улучшении мира и человека с помощью чувств, через «техническое» усовершенствование физиологии параллельны «органопроекции» Флоренского171
(ею вдохновился, между прочим, Татлин в работе над своей чудесной летательной машиной для всех) и в ещё большей степени работам, которые будут вестись в Гинхуке. Михаил Матюшин руководил там разработкой учения о «зорведе», зорком ведании, расширяющем способности человека до кругового зрения: это очень похоже на эксперименты Социотехникума Гординых. Гординская «утопия незримости» позволяет прочитать по-новому кое-что в искусстве авангарда: тот самый Александр Родченко, который так заметен был на страницах газеты «Анархия», в 1918–1919 годах пишет серию картин «чёрное на чёрном». Эти картины понимались историками искусства прежде всего как полемическое обращение к материальности пигмента. Но их можно понять и как анархистский манифест, близкий гординским. Проникая сквозь слои разных тонов чёрного, взгляд воспринимает их глубину как новое пространство. Отказ от цвета, кажущийся отказ от света оборачиваются пересозданием принципа зримости и новым зрением, покинувшим «дом мёртвых истин», как говорит сам Родченко в каталоге своей выставки172.В стране Анархии власти над миром и слияния с ним позволило достичь открытие трёх сил. Первая из них – Nihil. «Что такое Nihil? – Nihil означает «ничто». Мы одолели это «ничто», и оно у нас стало «всё». Мы создали всё, как древний Бог, из ничего» (36–37). Две другие силы – Atud и Dubér (43). Что значит первая, гид не объясняет (на иврите это слово означает «будущее»). Вторая же значит (также на иврите) – «слово». Согласно традиционно-религиозному и каббалистическому толкованию библии слово породило мир в прямом смысле, без называющего слова нет ни вещей, ни явлений мира, слово и вещь едины.
Слово есть одна из величайших сил. Я говорю: «сила». Хотя мы не мыслим себе силу и воздействие, как вы это мыслили: насильное влияние предмета на предмет мы все мыслим как свойство, как внутреннюю сущность. И слово поэтому у нас означает «просьба»; мы просим предмет. Просто он воспринимает свободно, вольно по внутренним своим свойствам наше действие […]
Мы – техники, – продолжал человек из страны Анархии, – мы действуем, а не мудрствуем. Мы просто говорим дереву, примерно, многовековому дубу, пойди и прикрой своей тенью спящего на пригорке, и оно пойдёт и сделает то, что от него просят (44–45).
Отрывок богат темами, в частности фундаментальной темой языка мира, равно интересной для футуристов и для каббалистов. Силы, обеспечивающие связь с миром и власть над ним, очень похожи на знаменитый «врил» из «Грядущего мира» Э. Бульвер-Литтона, магистра розенкрейцерства и знатока каббалы: о его ли романе думает автор утопии или такое посредничество было для него лишним? Надо ли решать этот вопрос? Ограничимся двумя замечаниями.
Первое и главное: гординская анархия видит общение с миром так, как она видит общение между людьми: «Никто, никакой человек не обладает правом приказывать, а лишь просить или советовать»173
.Второе наблюдение относится к пресловутому антиинтеллектуализму и антирационализму Гординых, о котором мы начали говорить выше. Антиинтеллектуализм присущ многим русским радикальным мыслителям, включая Толстого; у Гординых, по нашему мнению, он приближается к концепциям Николая Фёдорова и Вацлава Махайского о том, что больше вреда, чем разделение на классы, человечеству приносит разделение на образованных и необразованных, «умных» и «дураков». Родственная связь с этими концепциями выражена без обиняков в гординских призывах: «Невежественные! уничтожьте ту мерзкую культуру, которая делится на “невежд” и “учёных”. Вас держат во мраке, вам выкололи глаза. В вашей темноте, в темноте ночи культуры вас ограбили»174
. Более того, Гордины выступают, по примеру Толстого, против самого принципа обучения, когда учитель насильно навязывает свою мысль ученикам.