Читаем Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых» полностью

– По-вашему! – проиронизировал человек из страны Анархии. – По-вашему значит слуховыми элементами. Этот звуковой язык имеет то удобство, что им можно пользоваться в темноте, а у вас же вечно темно, ваши ночи ведь составляют половину вашей жизни. У нас же темноты нет. И зрительный, видимый язык имеет то свойство, что им можно пользоваться в тиши и при сильных звуках. У вас же тиши не было. У нас язык слуховой хорош в невидимой среде, зрительный язык применяется в неслуховой среде – в тишине. Психический язык – в этих двух средах, когда они пресекаются, сталкиваются. В незрительной и неслуховой среде мы прибегаем для сношений к языку психическому, к психологической сигнализации, – кончил свою несколько туманную для нас речь человек из страны Анархии.

– Что же было с нами? – сказала, полуулыбаясь, женщина.

– Ведь я уж вам объяснил, – сказал человек из страны Анархии.

– Как и чем объяснили?

– «Объяснить» есть одно из величайших заблуждений человеческого ума. Никак не объяснишь явления или мира, потому что объяснять нечего. Явление не требует объяснений, мир выше объяснений, ниже объяснений, вне объяснений.

– Мы ничего не понимаем, – сказали все мы с явной досадой, в которой слышалась беспомощность ума в его борьбе за разум.

– Опять «не понимаем», «понимаем», – рассмеялся добродушно человек из страны Анархии. – Как это вам не надоели эти понимание и непонимание, эти познаваемое и непознаваемое. Ведь от всего этого так и несёт зевотой!

– Где же мы были? – спросил я, желая всё же добиться некоторого объяснения случившегося.

– Мы были в слуховом отделе! – был решительный ответ человека из страны Анархии.

– Почему мы ничего не слышали? – продолжал я его допрашивать.

– Там слух не действует.

– Как это не действует?

– Очень просто. Там нет звуковой, слуховой среды, там звуки не производят никаких «воздушных волн», – я говорю фигурально, выражаясь вашим физическим языком.

– Как это нет волн?

– Нет их и только. «Как» и «почему» – нелепость. Факт. Их нет. Там ничего не слышно. Там нерушимая тишина. Мы и при слухе, как при зрении, исходили из отрицания, разрушения.

– И у вас есть целая область, в которой не слышно ни единого звука? – спросил юноша.

– Да. У нас есть целая неслуховая среда. Ни звука, ни шума, ни шелеста, ни шороха, ни гласа, ни шёпота. Всё немеет.

– Там должно быть жутко! – сказала женщина.

– Нисколько. Там тихо. Там живёт молчание. Там обитает немота.

– Мне было страшно тяжело от отсутствия слуховых раздражений, – сказал я.

– Во-первых, вы попали туда вдруг, не зная, в чём дело, и это слуховое «ничто» вас пугало, дразнило ваше воображение, во-вторых, вы к тишине не привыкли. У вас же люди вечно слышат.

– А как у вас?

– У нас слух, зрение, являются актами воли.

– Как это?14

– Просто уходишь в другую среду. Или создаёшь такую среду вокруг себя.

– Разве приятно «не слышать»? – спросила женщина.

– Мне кажется, что гораздо прельстительней «слышать всё», – сказал юноша.

– Это одно и то же.

– Что вы хотите этим сказать?

– Это две стороны одного и того же явления.

– Ведь это два противоречия, – сказал я.

– Это ничего не значит. Техника не знает противоречий. В тот день, когда нам удалось уничтожить, убить «слух», в тот же день мы воссоздали его вновь, воскресили его из мёртвых.

– Как, вы всё слышите?

– Да, когда мы этого желаем.

– Например?

– Просто. Как при зрении.

– Как, вы слышите на большом расстоянии?

– Мы слышим, улавливаем, воспринимаем звуки на расстоянии бесконечности.

– Неужели это возможно?

– Ведь я вам говорю.

– Как вы этого достигли?

– Как мы достигли всевидения, так мы достигли и всеслышания, – сказал человек из страны Анархии.

– Там вы изобрели особый свет, который делает возможным видеть всё на самом далёком расстоянии.

– А для слуха мы изобрели особый «эфир», который передаёт с быстротою мысли самые малейшие колебания, шевеления, зыби звуков.

– Вот как!

– И вы всё слышите?

– Да. Мы всё слышим. Мы можем слышать десять голосов разом.

– Как это?

– Очень просто. У нас звуки не сливаются.

– Как?

– Опять удивление, опять недоверие, и главное, к чему – к пустякам! – сказал с недовольством человек из страны Анархии.

– У нас, если хотят, то все говорят разом. Всё равно слышим каждого, слышим отчётливо, ясно, чётко15.

– Как странно!

– Нисколько! Каждая сумма звуков, каждое целое получается как единство, не растворяется.

– Ну, хорошо. У вас говорят разом, если хотят, но что толку, всё равно ведь нельзя отвечать всем разом, – сказала женщина.

– В том-то и суть, что мы отвечаем всем разом.

– Как?

– Мы отвечаем всем разом.

– Ведь у вас только один голос!

– Ничуть не бывало. Мы обладаем способностью передавать наши мысли, разные мысли, относящиеся к разным предметам, к разным лицам в один и тот же промежуток времени.

– Это уже совсем невероятно.

– Почему невероятно?! Ведь приписывали одному известному певцу, жившему сто пятьдесят лет тому назад в ваших же странах, свойство петь двумя голосами разом16. Мы же обладаем умением говорить десятью и более голосами и языками за раз.

– На это приходится только пожать плечами, – сказал я, боясь употребить слово «не понимаю».

Перейти на страницу:

Все книги серии Real Hylaea

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное