Читаем Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых» полностью

О том, что в то время эта идея не была ни маргинальной, ни специфической для России, свидетельствует книга, которую Бертран Рассел написал до своего приезда в страну Советов, в которой излагается примерно та же схема, что и у Сологуба – Игнатьева – Белого; анархизм в ней предстаёт и лучшим из трёх (вместе с социализмом и синдикализмом) путей к свободе, и возможным финальным этапом исторической эволюции35.

Ещё один вывод из вышесказанного (пример Уитмена показателен, с ним согласуются многочисленные заявления мистиков-анархистов): анархизм претендует на планетарный и даже вселенский размах.

Менее открыто, чем символисты и их попутчики, но более радикально в формальном отношении – и с не меньшим, если не большим размахом – выбор анархии прокламируется русскими футуристами. «Я над всем, что сделано, ставлю nihil» Маяковского, – конечно, выкрик если не прямого анархиста, то человека, вдохновлённого лозунгами Штирнера. Ещё более очевиден в этом отношении Хлебников. Вряд ли можно сомневаться, что даже не будучи членом определённой группы, он был анархистом в душе; об этом пока написано мало36, и мы опираемся на наши собственные наблюдения. Можно предположить, что в какой-то момент его заинтересовал «мистический анархизм» Вяч. Иванова, к которому он ещё в 1908 году обращается как к мэтру. Во всяком случае, отрицание мира обыденности у Хлебникова, его воля преобразить мир – родом из символизма – питается интересом к египетским сказаниям и восточным мифам, к эзотерике, каббале, гематрии. Романтическую метафизику бунтарства многократно усиливает его языковой мифопоэтический гений и – вселенскость замысла. Появившийся у него в 1914 году, если не раньше37

, «планетаризм» навеян, нам думается, знаменитой утопией социалиста Эдварда Беллами «Взгляд назад», в которой прозвучал призыв к человечеству покинуть свою земную колыбель и отправиться на завоевание Вселенной. Хлебников приглашает в Председатели Земного Шара Г. Дж. Уэллса; среди источников его вдохновения были, вероятно, и Фёдоров, и Циолковский, и Богданов, автор коммунистических «марсианских» утопий «Красная звезда» (1908) и «Инженер Мэнни» (1913).

В «Трубе Марсиан» (1916) Хлебников бросает лозунг: «Государство молодёжи, ставь крылатые паруса времени». Вселенная расколота «новой священной враждой» на изобретателей и на приобретателей —

вот почему изобретатели в полном сознании своей особой породы, других нравов и особого посольства отделяются от приобретателей в независимое государство времени (лишённое пространства) и ставят между собой и ими железные прутья

38.

Из «мира пространства», где царит власть приобретателей, Хлебников зовёт в страну, «где говорят деревья, где научные союзы, похожие на волны, где весенние войска любви, где время цветёт, как черёмуха, и двигает, как поршень, где зачеловек в переднике плотника пилит времена на доски и, как токарь, обращается с своим завтра»39.

В 1917 году, составляя вместе с Петниковым «Воззвание Председателей Земного Шара», Хлебников выражается однозначно:

Мы говорим, что не признаём господ, именующих себя государствами, правительствами, отечествами и прочими торговыми домами. […] Мы – особый вид оружия. […] Тяжёлой очередной перчаткой пусть будут эти три слова: Правительство Земного Шара. Чьё чёрное знамя безволода поднято рукой человека и уже подхвачено рукой Вселенной? Кто вырвет эти чёрные солнца? Краски зноя чёрных солнц?40

«Безволод» (от владеть-володеть) – типично хлебниковский неологизм, отклик на термины, ходившие в среде анархистов как более доступные или более русские, чем «заграничная» анархия: «Безвластие» и «Безначалие» (названия групп времён революции 1905 года), подобно тому, как слово «футуристы» замещалось «будетлянами». Воистину центральная фигура русского авангарда, Хлебников повлиял на Малевича и Татлина, и их общие открытия как в языковой и живописной зауми, так и в «культуре материалов», дают импульс и поискам послереволюционного авангарда, где мы найдём, кроме бунтарства, те же векторы анархизма: утопию, мистику и эзотерику, космическое измерение.

Перейти на страницу:

Все книги серии Real Hylaea

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное