— Я не против, — отозвался Гостев. — И еще предлагаю провести беседу про «комсомольскую копилку». А дело это поручить Быховскому: у него очень интересная «бухгалтерия».
— Надо организовать шефство опытных механиков-водителей и наводчиков над молодыми, — сказал секретарь комсомольской организации роты Гвоздев, вспомнив разговор с Пушкаревым о несмазанных подшипниках. — Давайте решим, кому над кем шефствовать. Весенние маневры не за горами, и первенство уступать наша рота не должна никому.
Распределение идет долго и бурно: главное, чтоб шефы и подопечные «притерлись» характерами. Попробуй-ка дай опытному, но своенравному, острому на язык механику-водителю Сурову такого же, как он, языкастого — сплошной митинг получится.
На долю Гостева приходится Петренко.
-- Что ж, я согласен, — говорит он, — а вот Сурову Григорьева давать нельзя, как предлагает Гвоздев. Тих он и, кажется, обидчив. Так что тут крепко подумать надо.
И члены бюро думают, прикидывают и так и этак. Дело очень серьезное.
...Коля Быховский — человек немножко медлительный и очень обстоятельный. Сегодня у него трудный день. Вечером впервые в жизни ему предстоит выступить в роли докладчика. Гвоздев так и сказал: сделаешь доклад про свою бухгалтерию. Надо, чтобы у каждого такая же бухгалтерия появилась. Бюро на тебя надеется.
Бюро подводить нельзя.
Начало своего выступления Коля даже написал и до вечера ходил взволнованный, порой губы его беззвучно шевелились: репетировал.
Только начать по писаному ему не удалось. От волнения буквы расползались перед глазами, да и вообще теперь начало выступления показалось ему трескучим и напыщенным.
И, отложив в сторону бумажку, он начал просто:
— Начинал я службу заряжающим, товарищи. Известно, подавать снаряды — дело немудреное. Но командир наш, Пушкарев, сразу же сказал: «Ты обязательно должен овладеть специальностью наводчика. Наш Крохмалев через три месяца демобилизуется, и вот в эти три месяца и постарайся стать наводчиком».
Спасибо Крохмалеву — помог он мне, и, когда проводили мы Крохмалева, стал я наводчиком, да только теоретическим, так сказать. Как сейчас помню первые свои самостоятельные стрельбы на маневрах. Сгоряча все снаряды, которые мне дали на выполнение задачи, послал «за молоком». После такой стрельбы самочувствие — ниже среднего. На привале лег на траву, а на душе муторно.
Тут еще командир взвода, теперь он третьей ротой командует, подошел. Вскочил я. «Отдыхай, — говорит. Присел рядом, спрашивает: — Ты до службы кем работал?» — «Прицепщиком в МТС», — отвечаю.
Достал командир из кармана блокнот и стал что-то писать. Потом вырвал листок и протянул мне: «Возьми на память».
Взял я листок, гляжу, сплошные цифры на нем.
Коля умолк и полез в карман. В руках у него появился бумажник. Достал из бумажника маленький листок.
— Вот он, товарищи, листок этот. Объяснил мне тогда командир смысл этих цифр. Смотрите, — Коля ткнул пальцем в первый ряд цифр: — Десять — это число снарядов, что послал я «за молоком». А дальше идет подсчет, сколько на эти деньги можно вспахать гектаров земли...
Кто-то из новичков удивленно охнул.
— Вот с той поры и ношу я этот листочек при себе, — продолжал Быховский, — на память. Здорово он мне помог. Бывало, на тренаже до ломоты в спине сижу. Опытные наводчики уж давно отзанимались, а я все кручусь в башне. И это сказалось на моей стрельбе: стал поражать цель не с третьего снаряда, а со второго, а потом и с первого. На ночных учениях старался стрелять по дневным нормативам. И часто получалось.
Гул удивления и восхищения прошел по комнате. Оказывается, и здесь, в армии, есть своя «комсомольская копилка», да еще какая!
И когда Коля закончил свой доклад, его со всех сторон обступили наводчики-новички, недавно пришедшие в роту из учебного подразделения: они требовали листок — им хотелось переписать его на память.
Когда все утихомирились, раздался обиженный голос Петренко:
— Как же это? Наводчикам всю бухгалтерию их дела как на ладони выложили, а мы, механики-водители, рыжие, что ли? Надо, чтобы кто-нибудь из «старичков» и нам свою «бухгалтерию» рассказал.
— Можно, — охотно откликнулся Гостев, — я вам, ребята, про Рябушкина расскажу. Ведь кто такой механик-водитель? Это не только человек, который должен хорошо орудовать рычагами управления, но и самый большой труженик в экипаже. А если нет, то грош ему цена.
Бывало, кончу я работу — кажется, все сделал. Гляжу, а Рябушкин еще «колдует» над двигателем. «Пошли, — кричу, — скоро ужин!» А он отмахивается: обожди, мол. На него глядя, и сам начинаешь копаться. И оказывается, там гайка чуть слабит, там прокладка на ладан дышит.