Аромат времени. Философское эссе об искусстве созерцания

К фактичности принадлежит пассивность, которая выражается в таких оборотах, как дать-себя-задеть, быть-заброшенным или быть-призванным. Пассивность задетости противопоставляется активности образа действий. Хайдеггер целенаправленно использует ее против дефактификации мира. Хайдеггеровская вещь также ввергает человека в пассивность, делая его «об-условленным» («Be-Dingten»)[79]. Об-условленный человек пребывает у вещей. Вещь – это не продукт, подверженный процессу производства. Она обладает автономией перед человеком, даже авторитетом. Она представляет собой силу тяжести мира, которую человек должен принять, которой он должен подчиниться. Перед лицом обусловливающих вещей человек должен отказаться от попыток возвыситься до статуса необусловленного.

Бог репрезентирует то «неманипулируемое», которое ускользает от человеческого воздействия. Он – совершенно не-обусловленный¹⁰². Дефактификация, тотальное производство мира делает его полностью безбожным. «Скудная эпоха»[80] – это время без Бога. Человек должен оставаться об-условленным, «смертным». Попытка уничтожить смерть была бы святотатством, человеческой «манипуляцией». В конечном счете это было бы все равно что уничтожить Бога. Хайдеггер остался

homo doloris[81], мыслителем боли. Лишь у homo doloris есть доступ к запаху «вечного». Возможно, Хайдеггер сказал бы, что уничтожение смерти означает конец anthropos[82]

, что перед лицом бессмертия человек должен был бы изобрести себя заново.

У хайдеггеровского «бытия» есть темпоральный аспект: «“находиться”, “длиться”, “пребывать постоянно” – это старый смысл слова “быть”»¹⁰³. Только бытие допускает пребывание, потому что оно пребывает и длится (weilt und währt). Эпоха скоростей и ускорения – это, таким образом, и эпоха забвения бытия. «Проселок» также постоянно взывает к длительности и медлительности (Dauer und Langsamke): «Над дворцом высится башня церкви Св. Мартина. В ночной тьме медленно, как бы запаздывая, раздаются одиннадцать ударов»¹⁰⁴. Такие темпоральные фигуры, как «промедление», «ожидание» и «терпение»¹⁰⁵, имеют позитивное отношение к учреждению того, что ускользает от всякого имеющегося в наличии настоящего. Они не выражают состояние депривации. Скорее они означают принцип меньше – значит больше. Ожидание не считается с чем-то определенным. Скорее оно обозначает отношение к тому, что ускользает от любой формы расчета. Промедление также не означает нерешительности. Это отношение к тому, что ускользает от любой решительной хватки. А именно, оно есть «тяга в самооттягивающееся»

¹⁰⁶. «Медлительность робости перед неманипулируемым»[83] воодушевляет его. Мыслитель должен ждать в «сквозном ветре этого тяга», а не сбегать «на подветренную сторону»[84].

«Скудная эпоха» – это время без запаха. Ей недостает длительности, которая формирует стабильные связи сквозь долгие периоды времени. Хайдеггер в избытке использует слова «долгий» или «медленный». «Грядущие» – это «неторопливые и долго внимающие основатели» истины¹⁰⁷, которые с «долгой отвагой к медленному»¹⁰⁸

в «выжидающей решимости терпения»[85] следуют «к неспешным знамениям неподрасчетного»¹⁰⁹. «Запах дуба»[86] как раз выражает запах продолжительного и медленного. Над «проселком», который учреждает «смысл», витает запах «вечного»[87]. В хайдеггеровском «смысле», разумеется, нет телеологии, даже перспективы. Над ним не господствуют ни цель, ни результат, которые надо было бы выполнить. У него нет направления. Он не структурирован нарративно или линейно. Речь будто бы идет о кружащемся смысле, который углубляется в бытие. Мышление Хайдеггера осуществляет решительный поворот от смысла к бытию. Лишь перед лицом цели ускорение имеет смысл. То, что, напротив, не имеет направления, то, что резонирует или исполняется в себе самом, то, что не является поэтому телеологией или процессом, не производит необходимости ускорения.