Не только время без событий может вызывать глубокую скуку. Время истории и революции, которое как раз богато событиями, но которое при этом выпадает из состояния длительности и повторения, располагает к скуке. Любое мельчайшее повторение воспринимается здесь как монотонность. Скука – это не противоположность решительного действия. Скорее они друг друга обусловливают. Именно решимость на активные действия углубляет скуку. Поэтому революционер Дантон посреди интенсивной деятельности чувствует, что время его оставило. Подлинная нехватка времени состоит не в том, что мы убиваем время, а в том, что «оно нас убивает». Время само себя опустошает. Или же от него не исходит никакой гравитации, которая связывает и собирает. Скука в конечном счете объясняется пустотой времени
. Время больше не наполняет. Свобода действующего субъекта сама по себе не производит никакой темпоральной гравитации. Там, где его импульс к действию не захватывает никакого объекта, возникает пустой интервал, который наскучивает. Наполненное время не должно быть богато событиями и изменениями. Оно есть время длительности. Здесь повторение не воспринимается в качестве такового. Лишь после распада длительности оно тематизируется и проблематизируется. Поэтому любая бытовая форма повторения мучает революционера Дантона.В своей лекции от 1929–1930 гг. Хайдеггер вопрошает о том фундаментальном настроении, которое на-страивает
(be-stimmt) сегодняшний мир, которое «пронизывает нас собою»115. Поначалу он верит в то, что сможет обнаружить истовое усилие к новому самоопределению (Selbstbestimmung). «Сегодняшний человек» стремится приписать самому себе роль, значение, ценность. Именно в этом перенапряженном усилии отыскать свое значение Хайдеггер видит признак глубокой скуки: «Почему мы больше не находим для себя никакого значения, т. е. никакой существенной возможности бытия? <…> Может быть, в конце концов, с нами случилось так, что глубокая тягостная скука, подобно безмолвному туману, клубится в пропасти вот-бытия?»116 Хайдеггер истолковывает эту глубокую скуку как основной знак сегодняшнего времени. Он объясняет ее тем, что сущее в целом ускользает. Это всецелое ускользание сущего оставляет после себя «пустоту в целом»117. Вот-бытие не может прийти ни к какому осмысленному отношению к бытию. Тотальное безразличие овладевает им. Ничто не привлекает его внимания. От него ускользают все «возможности какого-либо действия»[95]. В этом и заключается «нужда в целом»118. Там, где сущее в целом ускользает, опустошается и время. Скука радикально изменяет восприятие времени: «Все сущее ускользает от нас без исключения и во всяком взглядывании, ускользает все, на что мы смотрим, <…> ускользает во всякой нашей оглядке все сущее, на которое мы оглядываемся как на бывшее, ставшее и прошедшее, <…> ускользает все сущее, во всяком нашем заглядывании, с каким мы заглядываем в него как в будущее <…>»119. Эти три взгляда на сущее в темпоральном регистре выглядят так: прошлое (оглядка), настоящее (взглядывание) и будущее (заглядывание). В глубокой скуке вот-бытие не может установить никакого темпорального отношения к сущему. Но смысл – это отношение. Поэтому глубокая скука испытывается как тотальная пустота смысла. Она объясняется пустотой времени. Там, где невозможен никакой темпоральный взгляд на сущее, дело доходит до превращения времени в бесформенную массу. Отказывает любая темпоральная артикуляция, которая могла бы представить время как осмысленное.