Аромат времени. Философское эссе об искусстве созерцания

Работа связана с жизненными потребностями. Она – не самоцель, а средство – необходимое, принуждающее (not-wendendes) средство-к-жизни (Lebens-Mittel). Поэтому она недостойна свободного мужа. Если бы нужда вынудила благородного мужа работать, он должен был бы скрывать, что он работает. Работа делает его несвободным. Досуг – это состояние, свободное от любой заботы, нужды и принуждения. Лишь в нем человек является человеком. В основе античного понимания досуга лежит набросок вот-бытия, недоступный и непонятный для ныне живущих людей, для мира, полностью погрязшего в работе, эффективности и продуктивности. Античная культура досуга, если обратить ее в будущее, указывает на то, что возможен совсем иной мир, чем нынешний, мир, в котором главной чертой человеческого вот-бытия была бы не забота, как у Хайдеггера. Понятие работы, которое Хайдеггер своим изречением положил в основу жизни Аристотеля, возникло довольно поздно. Оно укоренено в протестантском наброске жизни. Оно совершенно чуждо Аристотелю. Хайдеггер, по сути, должен был сказать: «Аристотель родился, не работал и умер».

Досуг как scholia располагается по ту сторону работы и бездействия. Он является особой способностью, которую надо целенаправленно воспитывать. Это не практика «расслабления» или «переключения». Мышление как

theorein, как созерцательное рассмотрение истины как раз и покоится на досуге¹³². Поэтому Августин также отличает досуг (otium) от пассивного безделья: «В покое от дел не бездеятельная праздность должна доставлять удовольствие, а изыскание или открытие истины». К «похвальной стороне покоя» относится «стремление к познанию истины»¹³³

. Неспособность к покою – это прямой знак лености. Досуг не сближается с ленивым ничегонеделанием, а противопоставляется ему. Он служит не рассеянию, а собиранию. Пребывание предполагает собранность чувств.

В Средние века vita contemplativa еще утверждает свое первенство перед vita activa. Так, Фома Аквинский пишет: «Vita contemplativa simpliciter melior est quam activa» («созерцательная жизнь как таковая превосходнее деятельной»)¹³⁴. Известное предписание

ora et labora[108] не выражает превосходства труда над созерцанием. В Средние века vita activa все еще всецело пронизывается vita contemplativa

. Труд получает свой смысл от созерцания. День начинается с молитв. И они же его завершают. Они ритмизируют время. Торжественным и праздничным дням придается совсем иное значение. Это не нерабочие дни. Как время молитвы и досуга, они обладают собственным значением. Средневековый календарь служит не просто для счета (Zählung) дней. Скорее в его основе лежит повествование (Erzählung), в котором дни торжеств и празднеств образуют нарративные рубежи. Они являются опорными пунктами в течении времени, которые нарративно связывают его, чтобы оно не утекало. Они образуют темпоральные этапы, которые выстраивают и ритмизируют время. Они функционируют как этапы повествования. Они придают времени, его ходу осмысленный вид. Этап повествования завершает нарративную фазу. Предшествующее заключение подготавливает следующую фазу нарратива. Темпоральные этапы – это осмысленные переходы внутри общей нарративной интриги. Время надежды, время радости и время разлуки переходят друг в друга.

В позднее Средневековье представление о труде начинает изменяться. Томас Мор в «Утопии»[109], например, обрисовывает мир, в котором все трудятся. Его социально-революционный набросок общества, выступающий против сословных различий, предусматривает справедливое распределение труда. Каждый должен трудиться по 6 часов в день. В свободное от работы время «утопийцы» предаются досугу и созерцанию. Тем не менее труд сам по себе здесь еще не превозносится. Лишь в ходе Реформации труду придается значение, которое выходит далеко за рамки жизненной необходимости. Он встраивается в теологическую взаимосвязь, которая легитимирует и превозносит его. У Лютера труд как профессия связывается с зовом Божиим, обращенным к людям. Благодаря кальвинизму труд обретает значение в экономии спасения. Кальвинист пребывает в неведении относительно вопроса, избран он или отвергнут. Поэтому тревога, постоянная забота руководят деятельностью всецело предоставленного самому себе индивида. Только успех в работе он истолковывает как знак избранности. Забота о спасении превращает его в работника. Хотя непрестанный труд и не может привести к спасению, он является единственным средством убедиться в своей избранности и тем самым избавиться от тревоги.