Аромат времени. Философское эссе об искусстве созерцания

С точки зрения экономии власти тотализацию труда можно описать как следствие диалектики господина и раба, которая, разумеется, должна быть рассказана совсем иначе, чем у Гегеля. Как известно, в своей диалектике господина и раба Гегель описывает борьбу не на жизнь, а на смерть, в результате которой один работает на другого, как раб на своего господина. Подчиниться другому, согласно тезису Гегеля, будущего раба заставляет страх смерти. Он предпочитает подчинение смерти. Он цепляется за жизнь, тогда как господин жаждет большего, чем голая жизнь: он стремится к власти и свободе. В отличие от раба, он полагает абсолютной не голую жизнь, а свою самость. Он тотализирует себя, полностью отрицая другого. Другой, который теперь является рабом, не ограничивает его самость и власть, потому что он ему подчинился. Господин продолжает себя в рабе. Раб отказывается от своей самости ради самости господина. Поэтому в рабе господин полностью пребывает у самого себя. Эта непрерывность самости образует власть и свободу господина.

Диалектика труда (Arbeit) как диалектика власти заключается в том, что раб, который осуществляет принудительный труд (Zwangsarbeit)[112] лишь бы просто выжить, как раз через этот труд со своей стороны тоже приходит к самому себе, к идее свободы. В труде как производстве вещей раб, формируя вещи, навязывает природе образ самого себя. Произведенные вещи – это отображения его самого. Так он продолжает себя в вещах. Он подчиняет себе природу, которая изначально заявляет о себе в противостоянии. Он сокрушает его, овладевая ей. Труд сообщает рабу представление о власти и свободе, которая отличается от той голой жизни, ради которой он когда-то подчинился другому. Таким образом труд «образует» его. Он есть способ образования сознания. Он освобождает раба. Он сообщает ему идею

свободы, которую он в ходе истории неизбежной классовой борьбы должен будет реализовать.

Гегелевская диалектика господина и раба рассматривает все только через оптику власти и субъективности. В этом заключается ее решительная слабость. Одна лишь власть определяет и отношение к вещам. Посредством своего труда раб овладевает самостоятельным бытием вещей. Он отрабатывает их противостояние. Обработанные

им для наслаждения вещи потребляются господином. Отношение к вещам как господина, так и раба – это отрицание. Не только труд, но и потребление отрицает самостоятельное бытие. Гегелевская диалектика господина и раба как диалектика власти полностью упускает из внимания очень важный аспект труда. Именно из-за того, что раб полностью берет на одного себя тот тягостный труд, который сталкивает его с противостоянием вещей, он делает возможным для господина другое отношение к вещам, которое не является ни господством, ни обрабатыванием. Он приходит к пониманию, что власть или отрицание является не единственно возможным отношением к вещам.

Труд у Гегеля занимает центральное положение. Не «божественным познанием» или «игрой», но «работой негативного»¹⁴²

движется дух. В своей марксистской интерпретации гегелевской диалектики господина и раба Кожев также возводит труд в статус основного медиума образования и истории: «Это человекообразующее трудовое воспитание (Bildung) творит Историю, т. е. человеческое Время. Труд и есть Время <…>»¹⁴³. Не существует времени, которое не было бы трудом. Труд и есть время. Труд образует сознание и движет историю вперед. При этом история приходит к завершению (Abschluß) в тот момент, когда исчезает противоположность господина и раба¹⁴⁴

. Труд – это движущая сила истории. Так трудящийся раб превозносится как единственный субъект исторического прогресса. Как следствие, господин, наоборот, коснеет в бездеятельном и непродуктивном согласии с самим собой. Поскольку слуга является единственным действующим субъектом истории, ее ход также определяется им одним. При этом на всех ступенях своего развития он остается рабочим. Ни в одно мгновение истории труд не выходит за свои пределы. Он остается неограниченно равен самому себе. При этом он выступает в качестве диспозитива, выражающегося в морали, экономике или религии. Трудящийся раб намеренно устанавливает его, чтобы обратить отношения власти в свою пользу. Подъем раба возводит его в статус господствующего общественного диспозитива вообще. Соответственно, общество, в котором история приходит к завершению, – это трудовое общество, в котором трудится каждый, причем только трудится. Тотализация труда ведет к тому, что с завершением истории все становятся рабочими.