Асафетида

Ира дождалась Анжелу, и они вместе побежали на центральный рынок выбирать Анжеле зимнюю куртку. Оля пошла с ними за компанию до остановки.

Физматовцы, у которых Светка стрельнула напоследок еще одну сигарету, докурили и вернулись в корпус. Автобус до Струг Красных отправляется от автовокзала через два с половиной часа, всё это время делать нечего. Светка остается на крыльце с Лерой, которая во второй раз достает телефон проверить сообщения.

— Ты Мишу ждешь?

— Пишет, что подъедет через пять минут.

Он позвонил раньше. Лера снова лезет в сумку за мобильным.

— Приветик… Да, я тут еще… Гонишь!.. Сейчас буду, погоди!

Она нажимает «отбой» и оборачивается к Светке:

— Церковь рухнула!

— Какая?

— В детском парке. Там коровы еще.

Светлана тушит сигарету о железный бортик урны:

— Чё за коровы?

— Дохлые вроде, я не поняла толком.

Трупную вонь девочки почувствовали одновременно, когда проходили мимо ворот храма Михаила Архангела с Городца с надвратной колоколенкой. За Главпочтамтом она стала невыносимой.

Церкви в детском парке больше не было, она превратилась в груду камня на холме. На самом верху из обломков торчал вверх ногами золотой крест. Вперемешку с кирпичом и крупными осколками штукатурки лежали коровьи туши. Всё подножие холма тоже было усеяно трупами, а несколько даже сползло на парковую дорожку.

— Я видел всё! — Перед девчонками появился щекастый парень в дубленке и джинсах с меховым отворотом. Это был Миша.

Он проезжал на своем «Форде» мимо парка по Октябрьскому проспекту и сквозь музыку в салоне услышал какой-то грохот, повернул голову и увидел, как над горкой, где только что был храм, поднимается клуб пыли.

— Охренеть можно!

— Да вообще!

Мать с рыдающим от испуга ребенком на руках обходит по газону коровий труп на дорожке. Тело мертвого животного расперло от газов, в глазницах пузырится кровавый гной.

Кто-то пробежал мимо с прижатым к носу белым платком. Другая женщина на глазах у Леры вытащила из-под куртки коричневый шерстяной шарф и замотала им лицо, но сама не спешит уходить. Перед горкой с обломками храма собирается небольшая толпа зевак.

— Я сам сюда никогда не хожу, — говорит пожилой мужчина с аккуратной седой бородкой. — Нехороший храм. Когда немцы в войну открыли в Пскове все церкви, которые перед этим закрыли коммунисты, Василия на Горке эту староверам отдали. Иконы там и нынче ихние висят.

— А знаете, что там в подвале при Сталине людей расстреливали? — Отвечает ему женщина, его ровесница. — Это сам настоятель по телевизору рассказывал, я своими ушами слышала.

Она начинает пересказывать телевизионный сюжет. В нем говорилось о том, что около восьми сотен псковичей было приговорено за время сталинских репрессий к высшей мере наказания, но их почти всех казнили в Ленинграде, тогдашнем областном центре. В самом Пскове убили только что-то около тридцати человек, не считая тех, кто сгорели заживо в тюрьме НКВД. Это было уже в 41-м, красная армия спешно отступала на восток, и политзаключенных не стали никуда этапировать, а просто подожгли тюрьму в подвале здания.

Где проводили немногочисленные расстрелы здесь, в городе, точно неизвестно. Но после войны при реставрации церкви Василия на Горке в подвале обнаружили замурованный скелет с отверстием от пули в затылке.

— Его перезахоронили?

— Говорят, что нет. При реставрации еще время такое было, что не стали шум поднимать и обратно замуровали, а сейчас управление городской архитектуры отмуровывать не дает.

Кого-то из зевак вырвало: ни Лера, ни Миша не видели этого, но поняли по звуку. Светланы уже давно нет рядом.

— Ладно, пойдем, — говорит Лера.

Мишу самого подташнивает, и он только рад согласиться. Автомобиль он оставил на парковке перед памятником княгине Ольге с внуком Владимиром.

На Завеличье его «Форд» сворачивает на перекрестке с Рижского проспекта на Юбилейную, а оттуда — в новый жилой массив по улице Шестака.

Под элитным двором, где в одном из домов живет семья Леры, построена первая в городе подземная автостоянка, но всё пространство на поверхности сверху заставлено автомобилями.

— На этой парковке место под машину как вторая квартира стоит, — объясняет парадокс Лера.

Описавший перед этим полный круг по двору, «Форд» устраивается наконец на место отъехавшего «Ленд Крузера». Шагать к подъезду приходится по диагонали от противоположного дома.

Пока перед дверью Лера ищет ключи, с той стороны доносится звук падающего предмета и недовольно-утробное: «Мяу».

Обои в прихожей — экологически чистый бамбук. Разувшись на половике, Лера подхватывает рыжего мейн куна на руки, целует, качает перед собой как младенца и ставит обратно на пол.

— Ты сразу в душ?

— Мать скоро придет.

На ручке двери в бывшую детскую висит табличка с нарисованным мишкой и надписью: «Тихо! Медвежья берлога». Лера заводит парня в комнату и идет к шкафу за полотенцем. На белых обоях рядом со шкафом — прямоугольник от постера любимого когда-то бойз-бэнда: когда они с Лерой начали встречаться два года назад, плакат еще висел на стене.