Асафетида

На автобусе к тете Маше я в Остров поехала. Она-то не смекала, что с дитем не так. Думала, оттого болеет, что от мамки его оторвали. Я рассказала всё, заклинала, молила: хоть на помойку выбрось — одно не жилец! Она — ни в какую! «Даже если и деревянный он, а душа-то есть в нем какая-никакая», — говорит мне, сердечная тетка была. В детский дом отдавать его не хотела. Может быть, из-за того, что она сама детдомовская. Вы слышали, наверное, от нее?

Николай ответил, что не слышал.

— Из огненной деревни родом она, под Порховом. Единственная из жителей чудом спаслась и потом до конца войны у тетки на хуторе прожила. После войны, в голод, тетка померла, вот тетю Машу в детдом и определили. Ясно, добра там не было. Замуж вышла поздно, да и ненадолго, сами знаете. Собака была у них с Семеном, но и та умерла, и осталась она одна одинешенька. Не сумела я ее уговорить да и пожалела, что уж скрывать. Отправила к этой санитарке, к Антонине. Некроматка она, или иначе, матерь мертвых. Так тех зовут, кто на покойниках колдует. Дикое это дело!

— А вы на чем?

— Я — на травах только. Всё экологически чистое, как говорится! — Хохотнула Наталия. — У Антонины голова-то еще в войну такая стала, — рассказчица выразительно покрутила пальцем у виска. — Детки у нее погибли, ходила по деревне, всё кликала их. Потом ее родственница псковская пожалела, к себе взяла и в больницу устроила санитаркой. Сама эта родственница медсестрой работала. Слыхали, может, что в нашей областной больнице во время оккупации врачи-нацисты опыты ставили? Она вот как раз в том отделении была.

— Какие опыты?

— Такие самые! Над военнопленными! Родственница эта любовницей немецкого врача была, вместе с ним в Германию бежала, ее потом тайно КГБ убило — такую я версию слышала, хотя, может, и брешут. А Антонина после войны так и осталась в больнице, только в морг перевели ее. До сих пор работает.

— Работала, — поправил Точкин.

— Успокоилась никак? Ну, земля пухом, — сказала Наталия без сожаления в голосе и не стала выяснять подробностей. — Выдолбок — он ведь ни молока, ни другой еды есть не может и помирает скоро. Так бы и с Ванькой было, кабы Антонина не надоумила тетю Машу его зельем поить. У ней же она и ногти покупать стала. В зелье этом содержится почти всё то же самое, что нужно, чтобы выдолбка сотворить: ногти покойницкие, вода мертвая, ну и опилки еще добавляют: обычного питания не хватает им — целлюлоза нужна. Тетя Маша древесный наполнитель покупала для котов, так проще всего ей было в городе. У нас, у знахарей, так говорят: человеком каждый может быть, да цена за это у каждого своя. С прикормом выдолбок как настоящий человек становится: не видит того, что людям видеть нельзя, пищу нормальную кушает, да и с женщинами как у всех, — подмигнула волшебница. — Только выпивать им нельзя. Спирт из мозга забирает дубильные вещества, и от этого они полностью теряют контроль над собой. Тетя Маша знала об этом и сочинила историю, что у Вани родители пьяные утонули, и ему поэтому пить запрещала.

— Я еще один заговор хотел вам показать, — Точкин вышел в прихожую и вернулся со сложенным вдвое листком бумаги.

Знахарка развернула бумажку, посмотрела и тут же сунула обратно Николаю. После этого боязливо перекрестилась.

Короткий текст на тетрадном листке в клетку был записан размашистыми печатными буквами и начинался с обращения к краснокнижному персонажу русского фольклора — Черному Владимиру, который вдобавок к прочим эпитетам именовался в заклинании «екзархом благомилостивым и добромудрым».

— Вам это Архип дал? И, небось, еще место указал, где прочесть?

Николай подтвердил, что всё так и было.

— Вы понимаете, что для того он вам иглу за шиворот и воткнул? Чтобы по тяге своей сердечной вы эту прихоть для него исполнили!

— Не знаю, прихоть это, или нет. Он говорил, что на Псков легочную чуму наслали ведьмы.

— Что еще за ведьмы? — Удивилась Наталия.

— В древности их целую дюжину сожгли в церкви Василия на Горке, теперь они вернулись, чтобы отомстить горожанам. Архип меня в детский парк и отправил, в развалины, чтобы их пленить. Так, говорит, город спасем.

— Тоже мне, спасатель! — Ухмыльнулась Наталия. — Не верьте ни единому слову! Вы знаете, что раньше людей хоронили в церквях в подвалах? Но не всяких, конечно, а всё больше — знатных. Я слышала, в Пскове до революции какой-то студент таким же заклятием богатых покойников вызывал по криптам и по кладбищам и спрашивал, где какие сокровища у них при жизни были припрятаны. Так несколько кладов нашел. Видать, и Архип что-то подобное задумал. Узнал имена тех, кто в церкви этой похоронен был в старину. Раньше в храм было не попасть, а теперь в развалины влезть — пожалуйста. У него подручных хватает, но все — шаромыги, таким нельзя говорить, где деньги спрятаны. А вы — человек порядочный, сразу видно. Что душу свою загубите, так до этого Архипу дела нет.

— Это какое-то опасное заклинание?

Наталия покачала головой:

— Вы знаете, кто такой Черный Владимир?