Ассы – в массы

Я же тогда начал появляться в Москве, и на меня она после Питера произвела жуткое впечатление. После сырых пофигистических реалий я попал в огромный мрачный каменный город, на улицах которого просто шла настоящая война, и даже простые люди вели себя достаточно жестко, не говоря уже о неформалах. Поселился я в салоне у Алана, и был вовлечен в эпицентр этих событий, связанных с перформансами на улицах. Все эти пробивания через толпы люберов, концерты. Конечно, такого в Питере не было, и я увидел Гарика в новом амплуа. То ли концерт «Манго-Манго», то ли еще какой-то. Дом культуры был окружен люберецкими шкафами, и по Гариковской команде снимались первые три ряда зала, и молча, застегивая на ходу косые кожи, выстраивались перед превосходящими силами противника. Алан, весьма экзотического вида, выходил вперед и уничтожал своими едкими подколками наиболее крупных люберецких особей; все бои, которые я видел, выигрывались еще до начала физического воздействия. Авария, наглая и циничная, проводила толпами неформалов в почти такое же комсомольское заведение, как и питерский рок-клуб. Но в Москве не было той самой бородатой нечесаной мути, которая толпилась в заведении, что в последние лет десять пытаются выдать за некий оплот непонятно чего.

Да, первые ряды были зарезервированы под нашу тусовку, и только пионеры по глупости и неопытности могли забрести в этот сектор, но тут же оттуда сливались, как только концерты начинались.

Ситуация в Москве была злей и динамичней; с художественной местной средой я как-то не пересекался, и может быть, к лучшему. Тогда я познакомился с Володей Томразовым, который искренне болел за наше дело и помогал всем, чем мог. Мы с Серегой как-то легко вошли в московский неформальный мир, и отношения у нас сложились с маргиналами наилучшие. Тогда же мы познакомились с Сашей Петлюрой только-только начинавшем свою творческую авангардную жизнь. При этом можно отметить, что питерский всплеск он как-то больше был рассчитан на Запад, а в Москве пытались создать самобытную культуру.

Самобытную, но не советскую. Поэтому большинство прессы вышло за границей – и лица неформалов, а не художников, не сходили со страниц западных изданий вплоть до девяностых. Вся художественная жизнь была уже прихвачена кураторами и пробиваться приходилось по новой с помощью перформанса. К тому же та культура, которая создавалась на улицах города, была все же аристократична и не понятна ни советским мирным жителям, ни тем более советским кураторам, боявшимся любых скандалов. Движение шло через некую форму дендизма, но радикального, на базе панк-волны и индустриальной музыки.

В Питере было все иначе, и как только коммерческая жила была нащупана, Тимур в 88-м году отделился от всех, от кого получилось отделиться, и повел свой личный проект, забредя в итоге в непонятный тупик. Курехин пошел своей дорогой, то есть начал поездки по городам и странам, а я с ребятами решил создать свою школу инженеров искусств. И продолжал поддерживать связи с маргиналами.

Мы были на коне, захватывали себе мастерские по пятьсот метров. И вот, еще на Каляева, нам подселили выпусника-мухинца, которого я за глаза сразу же отверг как приспешника академического искусства. Его тогда к нам определили, и я ему выделил место в подвале, где случился потоп, и он в морской шапочке выскочил на улицу. Я как-то его сразу признал, а когда увидел среди потопа его скульптуры, переселил к нам наверх, и наше сотрудничество началось. Народу у нас уже было много, проекты были разнообразные, а я переключился на кино и мультфильмы. Володя Томразов, который был уже тогда как старший брат, организовал нам поездку в Италию по приглашению Альберто Трука на фестиваль современного искусства. Проездили мы по Италии и Германии, где позже Франц женился и остался. Сейчас он оформляет всяческие модные фильмы и сотрудничает с Терри Гильямом.