Но далее квартир все это движение пресекалось; переговоры со стороны властей попросту отсутствовали, а «квартирники» давили. Все это только сплачивало участников процесса так называемой «третьей волны». Первая волна была представлена художниками круга общения Арефьева, Шемякина и Васми, вторая волна так и получила название в историографии питерской художественной культуры как «газо-невская», а мы оказались представителями третьей волны; она шла в рамках общего процесса, который всяческими способами старались поставить под контроль деятели от бюрократии. Но, конечно же, не более молодое поколение, которое, видимо, устав договариваться, делало попытки самостоятельно выставиться, причем, где бы то ни было, и все это носило акционерский характер, сопряженный с разгоном милицией и прочими веселыми приключениями.
В одной из таких акций, носившей название «выставка у Кирилла и Мефодия», мне довелось поучаствовать. Это, как в последствии оказалось, был первый организаторский опыт Тимура Новикова, который начинал свою деятельность в рамках группы «Летопись», где уже работали матерые мастера, в том числе и Борис Кошелохов. Тимур тогда намеренно выбрал выставочной площадкой полуразрушенное здание церкви, которую немедленно оккупировала милиция, так как власти в подобных выходках всегда усматривали нечто большее, чем то, что художники обозначали как поиски духовности и смысла…
У меня было полное ощущение, что все должно получаться само собой, и отчасти так оно и получалось. Наступил момент действий, и он ознаменовался ключевой выставкой на Бронницкой, после которой начались первые переговоры с официозом, что привело впоследствии к организации, как теперь уже принято считать, эпохальных выставок в ДК Кирова и Дворце Молодежи. Вот так приблизительно и начались восьмидесятые…
При этом выставка на Бронницкой готовилась достаточно смешно, так как все картины с квартирных мастерских стаскивались в секретном порядке ко мне на квартиру и никто не был в курсе, где все это в дальнейшем будет осуществляться. Ночью к моей квартире подогнали машину, в нее загрузили картины и отвезли в дом на Бронницкой, который к тому времени уже был наполовину расселен. В одной квартире жила хозяйка, которая согласилась предоставить расселенную площадь под выставку, и вот, когда ночью все картины были развешаны, все тут же были обзвонены и приглашены… Работала выставка два дня, после чего пришли комитетчики и отрубили свет, что, кстати, дало обратный эффект так как все посетители тут же накупили свечек и выставка приобрела дополнительный эффект сакрально-тайного просмотра…
Все превратилось в перформанс, который моментально рассосался; забирать было некого, а шуму в городе эта выставка наделала значительно. Но так или иначе, начало было положено и схема действий стала вполне понятной для большинства групп, объединившихся в этом движении. Но не без разногласий. Ковальский, будучи человеком достаточно жестким, и как мне казалось, лишенным артистической легкости мышления, всегда тянул в сторону переговоров с властями. Многие художники не понимали тогда, да и сейчас, почему собственно их творчество подвергается такому пристальному вниманию со стороны КГБ, почему их гоняют и всячески прессингуют. Но все играли в эти «казаки-разбойники», и игры эти были увлекательными.
Как я уже сказал выше, у меня было свое видение ситуации, которое не всегда совпадало с мнением других участников процессов, и, главное, у меня было нормальное юношеское желание отстаивать свои позиции до конца. Возможно, на этой теме мы с Тимуром и сошлись, поскольку он тоже был против соглашательств, которое наметилось в художественной среде «третьей волны» когда со стороны официоза им была пообещана легализация.
Тогда разразился конфликт на голом месте из-за «Ноль объекта», когда Тимур сделал дырку в экспозиционном щите рядом с моими картинами, обозначив ее как «ноль объект», но не представил это в изданном выставочном каталоге. Чиновники обнаружили на выставке незарегистрированную в каталоге работу и, не понявшие что такое «ноль-концепция» и сам объект, усмотрели в этом нечто свое и попросту побоялись его выносить на осуждение. И вот вокруг этой дырки пошла конфликтная ситуация, все тут же стали вокруг этого объекта бегать и что-то выдумывать. А Ковальский очень долго не мог эту ситуацию разрулить, потому как его обязали чуть ли не заклеивать эту дырку, пригрозив административными карами…
М.Б.
Скандал вокруг ничего. Кстати, ситуацию того периода можно оценить как ничто, или нет?К.М.
В плане событий в области официальной культуры начало восьмидесятых можно так обозначить. Но тогда была творческая среда андеграунда, которой ныне не наблюдается, и дикое желание новизны и перемен в этой области. Все этого было востребовано со стороны интеллектуальной части общества, которая так же оказалась по ту сторону баррикад. Глаза горели и действия художников и музыкантов были востребованы, даже при всей наивности и технической не оснащенности неформальных деятелей.