А.Н.
Вернемся в Свердловск. Дома было весело, устраивались какие-то маскарады (папа был актером: соответственно театральные друзья), вечеринки и дружеские «пьянки», при этом, в трехкомнатную квартиру набивалось до ста человек. Я с утра просыпался и начинал еще с коридора перешагивать через «трупы» отсыпающихся. Если вспоминать еще об информации «извне», которая попав в незрелый мой детский мозг, производила какие-то флуктуации сознания, то не могу не сказать о своем двоюродном брате. Я приезжал к нему в город Воронеж. Он был яхтсменом (говорю был, потому что сейчас он уже тренер, тренирует свою дочь, недавно ставшую чемпионкой Европы). У него была база на воде как избушка на курьих (в данном случае утиных) ножках, где он и пропадал целыми днями: шил себе тяжеленные джинсы-клеш из железобетонного брезента, делал самодельные электрогитары, на которых лабал с друзьями, катал меня на яхтах и катамаранах. Там же у него был бобинник «МАЯК», к которому я жадно приникал и все свободное время заслушивал до дыр его переклеенные скотчем пленки. И вот мой брат, конечно, тоже какое-то зерно свободолюбия или инакомыслия в меня забросил. Хотя громко сказано… 1979-й год, мне десять лет. Но если говорить о каком-то толчке, то, наверное, это произошло в эти годы. И вот в том же 1979-м году под Свердловском взорвалась военная лаборатория бактериологического оружия, и для того же скрыть этот факт, всю область заразили эпидемией сибирской язвы, от которой сначала дохли коровы, а потом начали умирать люди. Но люди умирали странным образом, только взрослые мужчины призывного возраста. Поражение направленного действия, что, в общем-то, и порождало массу слухов. В эту зону послали солдат срывать почву на несколько метров и непонятно сколько их там героически полегло. В советских же газетах появилась скромная заметка о эпидемии сибирской язвы. В это время в Москве дед каждый вечер слушал «Голос Америки» и, ужасаясь фактам о тысячах жертв, звонил родителям… в общем, вскоре родители меня срочно эвакуировали в Москву.Я стал жить у деда – атмосфера диссидентства или вернее независимости и свободолюбия. Прослушка на телефоне, иностранцы, запрещенная литература. Олимпийский год. Ночами по «Голосу Америки» передавали «Москву-Петушки». Позже я сам стал ловить волны и через шипы и хрипы, затаив дыхание, слушать передачи Севы Новгородцева с едва пробивающимися через глушители звуками тлетворной рок-музыки. Дед читал запрещенные книги даже в метро, обернув книгу в газету. Тогда же я познакомился с литературой Войновича и Венечки Ерофеева. У деда был друг Игорь Шевцов (сценарист фильма «Зеленый фургон») близкий друг Высоцкого, который привозил из Франции вышедшие там его диски и всякую другую музыку и, пока их кто-то не забирал, они хранились у нас в квартире. И в этот промежуток у меня была возможность послушать что-то «оттуда». В это же время я заболел мультипликацией. Я собирал специальные альбомы, куда вклеивал все возможные вырезки статей и картинок, связанных с анимацией, настольными моими книгами были книги Иванова-Вано и Хитрука, а однажды дед мне принес и подарил эскизы Котеночкина к «Ну Погоди». В этот же олимпийский год в Доме Кино я увидел ранние мультфильмы Мак Нормана сороковых годов, в которых меня, конечно, впечатлило соответствие визуального и музыки. Если разобраться, то после детских желаний стать пожарником и немецким солдатом (в три года), стать аниматором стало следующим желанием и уже навсегда. То есть я бы и сейчас этим занимался, при другом, возможно более благоприятном стечении обстоятельств…
М.Б.
Стоп, не космонавтом, не врачом? Откуда такое экзотическое желание про солдата?А.Н.
Мне их было жалко просто. Их все время побеждали в фильмах про войну, и я видимо как-то хотел за них заступиться.Лет в тринадцать я стал замечать других людей. Вернее, отмечать непохожих на всех. Для начала внешне. Появились роликовые доски, скейты. Сборы таких компаний были и в Лужниках, и на юго-западе Москвы. У нас на местности тоже была такая компания негодяев на Мосфильмовской, и я закономерно к ним примкнул прогуливать школу. Там же на повороте на Ленинских горах подростки обменивались новой музыкой. Они необычно одевались. В целом, в начале восьмидесятых это все было таким новым веянием, которое в середине восьмидесятых совпало с ощущением «новой волны».
М.Б.
Насчет внешнего вида?