Ассы – в массы

М.Б.

Вместе с Перестройкой перестраивались юные организмы – дурачились, экспериментировали, исследовали себя и окружающее. Предыдущее поколение было более серьезным, а что касается художественной среды, то оттепель олимпийского времени, когда расцвел самиздат и конная милиция охраняла огромные очереди в залы на Грузинку, богему поприщучили и все надувшиеся пузыри перспектив надулись и лопнули, участники куда-то резко скрылись в недра андеграунда и кухонь. К тому же застойное поколение было больше ориентировано на Запад чем наше. Местная саморефлексия их интересовала только в плане китча, который мог быть интересен за границей.

А.Н.

Для меня впервые встреча с чем-то близким произошла только на открытии клуба авангардистов КЛАВА, в 1986-м, где были выставлены объекты и картины, с одной стороны близкие и ясные, а с другой стороны, ставящие в какой-то запредельный ступор. Особенно, этим качеством запомнились работы «Медгерменевтики». Они источали настолько загадочную ауру, что авторы этих работ мне почему-то представились очень пожилыми людьми. Я представил себе седобородых хитрых старичков, типа старого сочинителя ребусов и шарад Синицкого из романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок»: «Мой первый слог на дне морском, на дне морском второй мой слог». В халатах в туфлях с загнутыми носами, такие звездочеты, не в себе. К этому времени «Медгерменевтика» превратилась в своеобразную закрытую секту, в которой были старшие инспектора: Ануфриев, Пепперштейн и Лейдерман (позже Федоров), т. н. «неподкупные чиновники эпохи выцветающих флажков», (а в реальности советских транспарантов), и младшие инспектора: Соболев, Семенов, Носик, Вика Самойлова, Зеленин. Методология группы состояла в рассмотрении объекта искусства, как нечто несущего в себе какой-то диагноз. И интерпретация эта являлась и диагностикой и одновременно патологическим вторжением. МГ создали пустотный канон «Ортодоксальная избушка», заполненный пустотными смыслами, дискурсивным и практиками комментирования, обсуждения, иллюстрирования, инспектирования, психоделической бюрократизации. Где-то через двадцать лет и я стану членом этой группы…

Восьмидесятые. То время было предельной концентрации событий. Было ощущение, что ты находишься в ядре саморазрастающейся Вселенной. Спать было некогда; я помню, что можно было спокойно не спать одну-две ночи, просто от того, что хотелось продолжать присутствие, не хватало времени воспринять все… Время беспечной бесконечной прогулки; Фурманный; выставки на Автозаводской, на Каширке, в Беляево; театр Васильева, где шел гениальный спектакль по Луиджи Пиранделло «Шесть персонажей в поисках автора»; театр Киселева с постановками по Введенскому и студия «Человек»; квартирные концерты Мамонова; съемки «АССЫ» в Парке Горького с Цоем; кинотеатр «Повторного фильма» и «Иллюзион», где можно было увидеть мировую киноклассику и новое авторское кино; вечера Венечки Ерофеева, когда люди стояли на дежурстве вокруг ДК, чтобы органы не прикрыли вечер; показы авангардной моды; премьера «АССЫ». (Кстати, я там выступал, если помнишь группу людей с завязанными глазами и с поролоновыми дубинами. Был такой гуру Феликс, он потом уехал в Америку, который преподавал сценический бой во всех театральных вузах, и я к нему ходил заниматься тайдзи. Он гениальным образом мог спокойно поймать муху двумя пальцами, а на морозе – когда он стоял в позе дерева – у него шел пар из пальцев как из носика кипящего чайника. Помимо этого он изготавливал китайские народные инструменты: всякие скрипки, флейты и на них виртуозно играл. А вообще, мог крутить бревно вокруг шеи… Тогда выходили журналы «А-Я», «Родник», «Комментарии», «Урлайт», «Мулета». Случился первый русский Флэш-Арт и первый «Сотбис», а главным было невероятно интенсивное общение …