Ассы – в массы

И. С

. Я стал рисовать и ко мне стал захаживать Тимур. Художников в городе было много, но выставки проводить при советском режиме было невозможно. Поэтому все ходили друг другу в гости и просто дарили работы. Отдадим должное Новикову. Он был единственный человек, который носился по городу с какими-то объединительными идеями, собирал и продвигал то, что считал новым и передовым искусством. Как-то, увидев то, что я там малюю, он, зайдя в следующий раз, картин у меня не обнаружил и спросил, куда я их дел. Я ответил, что, мол, я их выставил и повел его во двор на помойку, где накануне произошла моя очередная персональная выставка. Картин, конечно же, уже не было, и Тимур меня отчитал за то, что я не понимаю, что делаю и тем более рисую, и что это ошибочно. А у меня была тогда идея, что художнику достаточно одной картины, а все остальное – это эскизы или мусор, поэтому свеженарисованные полотна тут же оказывались там, где им и надо было быть. Тимур, отчитав меня за мои помоечные выставки, пригласил рисовать у него. Я согласился и стал рисовать в мастерской у Тимура, где использовал все краски, которые Тимуру были не нужны. Там же я познакомился с Олегом Котельниковым, который уже на тот период был генератором большинства передовых идей и заводилой всяческих событий, он по праву был основателем «Нового дикого искусства». Его я встречал и раньше, когда рисовал в котельной, где работал Джо, и тогда Олег Евгеньевич, посмотрев на мою мазню, сказал, что картина хорошая, но мало грязи. Я, наивно поняв эти слова буквально, взял и тут же накидал на оргалит всякого мусора, песка, но даже эта картина каким-то образом всплыла у Тимура.

Когда моих картин поднакопилось достаточно количество, я спокойненько собрал их все и выставил на берегу Невы. Точнее, просто их там утопил, объявив, что это никак не меньше чем советско-шведская выставка, и сильно удивил этим действием окружающих меня художников. И продолжал работать, испытывая немалое влияние Новикова, который привнес в мои работу смысл и глубину и серьезное отношение к тому, что я делаю. До этого все воспроизводимые образы были практически бесформенными. Там же в мастерской я ознакомился с работами Сотникова и Козлова. А к своим работам я относился иронично и просто по ним ходил. Потому что вместо того, чтобы висеть на стенках, эти картины были разбросаны по полу.

Иное влияние оказал на меня Олег Евгеньевич, человек тотально талантливый во всем, делавший абсолютно все с неиссякаемой экспрессией и твердостью мысли. Сопротивляться его влиянию мое подростковое сознание не могло – и не сопротивлялось. Я всегда внутренне хотел быть хоть чем-то похожим на него, но не мог позволить себе копировать, поэтому влияние выразилось в четкости линий и образов. Потом несомненное влияние оказало на мои работы то, что рядом всегда весели работы Крисанова. Яркие, веселые и безусловно талантливые, что, кстати, отметил Курехин, когда зашел к Тимуру в мастерскую. Он тогда просто сказал, что лучше Крисановских работ он ничего до сих пор не встречал, хотя Сергей, уже тогда считавшийся мэтром, был достаточно информированным в области искусств.

Тогда у Африки и Крисанова не получилось с музыцированием, и как-то Андрей сразу же переключился на рисование, а Африканец, который тоже до этого ничего не рисовал, стал делать нечто похожее на стиль товарища; но у него больше получалось формулировать идеи, чем их воплощать. Цой, который тоже потом втянулся в процесс новой живописи, стал делать нечто похожее. Я это говорю не про заимствования, а про то, что ситуация складывалась так, что в Питере, где было много художников-индивидуалистов, сформировался круг совместного творчества. Многие работы выполнялись совместно и под взаимовлиянием; искусство, помимо своей концептуальной наполненности, доставляло эстетическое удовольствие от общения с яркими разносторонними людьми и было максимально коммуникабельно. Именно вокруг живописи и выставок изначально скапливались и вливались новые деятельные люди, и потом, когда Курехин затеял свой синтез искусств, участвовать художникам в этом процессе было легко и интересно. Собственно, кроме него и Гребенщикова в городе не было более информированных людей, и молодежь толпами валила на их концерты, чтобы приобщиться к чему-то новому и необычному.

М.Б. Этот период 83-84-го года, следуя официальной версии, как-то принято считать достаточно прорывным для питерской маргинальной среды.