Ататюрк. Особое предназначение

Младотурки не побоялись начать свои реформы с Анатолии.

Разве религиозные обряды в Анатолии не сохранили свою естественность, простоту и внимание к повседневной жизни, отражающие пасторские традиции предков, пришедших из Центральной Азии?

А женщины в сельских местностях Анатолии не участвуют в общественной жизни, как это было у турок до исламизации? Фактически, и та и другая тема — не что иное, как выражение желания младотурок преобразовать Анатолию.

Анатолия становится парадигмой того, что младотурки хотели бы создать.

Султаны пренебрегали ею и с XVII века не посещали ее и не направляли туда своих наследников приобрести начальный опыт управления.

Младотурки, среди которых ни один из лидеров не был родом из Стамбула, превратили ее в свой Иерусалим.

«Настоящий турок, — писал немецкий журналист Штюрмер в 1917 году, — бедный и примитивный, вдруг становится фаворитом».

Младотурки намеревались сделать Анатолию исключительно турецкой, поселив там иммигрировавших мусульман, изгнанных с бывших территорий Османской империи в Европе.

Они считали, что необходимо создать в империи наиболее благоприятные условия для турецких коммерсантов, землевладельцев и банкиров.

Кроме того, «тогда как греки и армяне занимают места служащих в конторах и часто поднимаются по службе до руководящих постов, турки прозябают на самых скромных должностях и наиболее часто занимаются лишь физическим трудом», что, по мнению младотурок, необходимо прекратить.

Понятно, что от лорзунгов до их реализации лежит дистанция огромного размера, и к концу Первой мировой войны национализм, модернизация и анатолизация принесли примерно столько же вреда, сколько и пользы.

Но надо учитывать и то, что подобные идеи выдвигались в Турции впервые.

Следовало учитывать нехватку времени и денег, военные поражения, оппозицию влиятельных политиков и элитаризм проводимой политики.

Так, Турецкий центр насчитывал всего две тысячи членов из числа интеллигенции и студентов.

Тем не менее, эта политика вызвала необратимый психологический шок.

«Эти изменения ментальности турок, — писал по этому поводу немецкий журналист Штюрмер, — явившиеся результатом борьбы за существование, способствовали довольно благоприятному развитию Турции после войны.

Они излечили ее от чрезмерного роста шовинизма, разумно сведенного до единственной области, способной успешно развиваться, а именно до в основном турецкой Анатолии.

Но, с другой стороны, будут необходимы еще железная воля и беспощадная решительность в этом плохо управляемом государстве, чтобы искоренить ложные и вредные идеи сегодняшнего правительства».

Сложно сказать, читал ли книгу Штюрмера Кемаль, но зато достоверно известно то, что его главными сторонниками во время войны за Независимость станут именно те, кто больше всех выиграл от политики младотурок.

В тридцатом году он выскажет мнение о периоде правления младотурок и о войне:

— Мой долг поблагодарить всех тех, кто удержал меня в стороне от этой неудачи, но всё же следует напомнить, что сделали они это бессознательно…

И ему было за что благодарить «всех тех» во главе с Энвером, поскольку именно они подготовили фундамент, без которого он не смог бы предпринять свои реформы и безболезненно воспользоваться печальным опытом лидеров «Единения и прогресса».

И без этого самого фундатамента вряд ли было бы возможно создание той самой Турецкой Республики, за которую так бился сам Кемаль.

Таким образом, Кемаль, как это ни парадоксально звучит, явился продолжателем дела Энвера и его сторонников.

Каким бы авантюристом не был Энвер, но именно он был одним из тех, кто первым пробил брешь в начинавшем оседать под непомерной тяжестью фундаменте Османской империи.

Он был человеком определенных исторических условий, и было бы наивно упрекать его в том, что он, пантюркист до мозга костей, не воспылал любовью к чуждой ему республиканской форме правления.

Никому не дано прыгнуть выше себя, и Энвер не стал исключением.

Хотя кто знает…

А если представить, что Германия победила и Энвер создал свой Великий Туран?

Фантастика?

Возможно.

Но пришла же к власти в России самая слабая и малочисленная партия.

Да и кто сказал, что Великий Туран утопия?

История уже не раз показывала, как вчерашняя утопия становилась реальностью.

И. как мы увидим дальше, не забыли о нем и в современной Турции.

Другое дело, что если для самого Энвера все было уже кончено, то для Кемаля по большому счету все еще только начиналось.

И именно ему было суждено доделать то, что было начато новыми османами и младотурками.

А это означало, прежде всего, новые схватки и с оппозицией, и с друзьями…

Что же касается самого Энвера…

«Как таковой, — писал историк из Таджикистана Камолидин Абдуллаев в своей статье „Энвер-паша в Балджувоне. Смерть `летучего голландца Востока`“, — Энвер снискал большой почет части своих соотечественников и жителей Средней Азии.

Для многих тюрков он остается национальным героем, который всколыхнул Турцию и сыграл выдающуюся роль в Средней Азии.

Сегодняшний турецкий историк сравнивает его с Сельджуком Кылычом Арсланом, который победил крестоносцев.