Ататюрк. Особое предназначение

«Халиф низложен, — гласил принятый ими в тот же день закон, — ввиду того, что предназначенность халифата отражена в основных концепциях правительственной власти и республики,

Халифат как властная инстанция ликвидируется».

— Турецкая нация и Великое национальное Собрание, состоящее из ее представителей, — сказал по этому поводу Кемаль, — не могут доверить свои судьбы личности, которая носит или будет носить титул халифа. Нам говорят, что это может вызвать смуту в мусульманском мире. Тот, кто это утверждает, лгал и лжет…

Тем же вечером Кемаль сказал представителю посольства Франции в Анкаре, полковнику Мужену:

— Отмена халифата и изгнание принцев необходимы нам для того, чтобы республика жила и развивалась, а народ, ошеломленный событиями четырех последних лет, не упорствовал и принял новый режим…

Но было еще и то, о чем Кемаль не сказал французу.

«Халифат как властная инстанция ликвидируется…»

И слово «властная» объясняла многое…

Представителям Османской династии дали десять дней на сборы, а вот с самим халифом решили не церемониться.

И не успели еще просохнуть чернила на указе об отмене халифата, как к нему во дворец в сопровождении полиции явился губернатор Стамбула и приказал собираться.

Не привыкший к подобному обращению халиф возмутился, на что ему было без обиняков заявлено:

— Если потребуется, мы выдворим вас силой!

В 5 часов вечера 4 марта 1924 года последнего халифа Османской империи в сопровождении его четырех жен, сына, дочери, личного врача и секретаря отвезли на станцию Чаталджи.

Там ему вручили 2 тысячи английских фунтов стерлингов и паспорта со швейцарскими визами.

В сделанном им для прессы заявлении он сообщил о своем полном подчинении воле нации и намерении посвятить всю свою оставшуюся жизнь изящным искусствам.

Однако стоило ему только переехать границу, как он сразу же заговорил о своем непризнании права заседавших в Анкаре безбожников лишать повелителя мусульман всего мира его сана.

Чем дальше бывший халиф отъезжал от границы Турции, тем красноречивей становился изгнанник, и тем больше проклятий сыпалось на головы изгнавших его воинствующих безбожников.

Но это уже был глас вопиющего в пустыне…

Что же касается самого Кемаля, то он сохранил все необходимые формы приличия.

Да, он был президентом, но высшая власть в стране принадлежала являвшемуся выразителем воли нации парламенту, и он был обязан подчиняться ему.

— Принятые собранием решения есть не что иное, как воля нации, — заявил он издателям газет в своем выступлении на анкарском вокзале, — и не надо смотреть на них как на что-то из ряда вон выходящее!

Но самое интересное во всей это истории это то, что на место свергнутого халифа хотели поставить другого.

И не кого-нибудь, а самого Кемаля.

«Когда Великое национальное собрание Турции упразднило халифат, — писал в своих воспоминаняих Кемаль, — духовное лицо Расих эфенди, депутат Адалии, был председателем делегации Красного полумесяца, находившейся в Индии.

Он возвратился через Египет в Анкару.

Он добился свидания со мной, во время которого сделал заявление примерно такого содержания:

— Мусульмане в тех странах, через которые он проехал, требуют, чтобы я стал халифом, и компетентные мусульманские организации поручили ему довести об этом до моего сведения.

В ответе, который я дал Расих эфенди, я выразил свою признательность за благожелательное отношение и симпатии, проявленные ко мне мусульманами, и заявил:

— Вы являетесь доктором духовного права. Вы знаете, что халиф означает главу государства. Как я могу принять предложение народов, над которыми властвуют короли и цари? Если бы я принял их предложение, разве суверены этих народов дали бы на это свое согласие? Приказы халифа нужно выполнять и его запретам подчиняться. Разве те, которые хотят меня сделать халифом, в состоянии выполнить мои приказы? Разве, следовательно, не смешно было бы принять на себя иллюзорную роль, которая не имеет ни смысла, ни права на существование?»

Была и еще одна веская причина для отказа от поста халифа.

И каким бы интересно образом прездент светского государства, а именно такой был цель Кемаля, «работал» бы еще халифом.

Даже если бы он согласился, то из этого все равно ничего бы не вышло.

— Никогда, — говорил по этому поводу Кемаль, — логика и разум не допустит, чтобы какое-нибудь одно мусульманское государство признало за каким-нибудь одним лицом власть руководить и управлять делами всего мусульманского мира…

Все правильно, и то, что было возможно в Средние века, не имело ни единого шанса на существование в двадцатом веке…

3 марта был 1924 года принят закон «О едином образовании».

Этот лаконичный закон — всего семь статей — и поныне является действующим.

Он вошел в список первых революционных законов, не подлежащих отмене любой властью.

Его первая статья гласила, что все научные и учебные учреждения Турции переходят в подчинение министерства просвещения.