Партпроверкомиссии было известно, что «во время предсъездовской дискуссии в 1927 году» Иван Михайлович Самойлов «разделял точку зрения оппозиции», «голосовал за контртезисы» и имел связь с оппозиционерами, «выразившуюся в разговоре по вопросам положения оппозиции». Самойлов был новый человек в партии, рабочий-красноармеец, «состоял в других партиях, но неизвестно в каких, с марта 1919 по март 1920». Его политическая эволюция вызывала много споров. Подозревалось, что он все еще ориентируется на Зиновьева. Кликунов зачитал заявление Самойлова от 6 февраля, в котором тот признал «небольшую связь с местными некоторыми оппозиционерами, именно с Кутузовым и Пархомовым. С Кутузовым заключалась связь в том, что я с ним имел личные разговоры по вопросам предложения оппозиции и их „правильности“ взглядов. Разговоры с ним были только в стенах института и больше нигде. С Пархомовым. Он раза 2 приходил ко мне на квартиру. Я с ним беседовал тоже на такие примерно темы». В результате Самойлов подписал оппозиционную платформу, о чем он теперь очень сожалел. «Гадости для партии я наделал много. Я, как один из составных винтиков нашей партийной машины, тормозил ее работу, даже больше того. Я слепо в руках „наших оппозиционных лидеров“ вел предательскую линию. <…> Накажите меня как злейшего преступника, изменившего своему ЦК и заветам В. И. Ленина. Я перед лицом партии виноват и наказания заслуживаю»[1684]
.Партпроверкомиссия предложила рассказать подробнее, «как случилось, что стал оппозиционером».
– Сбил с толку меня Кутузов путем ложного освещения положения и снабжения нелегальной литературой. Я подписал заявление в ЦК об объявлении широким партийным массам платформы оппозиции. Благодаря тому что такие авторитеты, как Зиновьев, Каменев, не стеснялись в методах вербовки сторонников и борьбы с большинством ЦК, я на первых порах был уверен в правоте оппозиции.
Зная, что его подозревают в мимикрии под генеральную линию, Самойлов подчеркивал, что «нелегальные собрания не посещал». Инакомыслия не пропагандировал, «избегал, колеблясь в правоте оппозиции».
Внутренний стержень у Самойлова отсутствовал. Он легко поддавался уговорам, часто менял свою позицию, лавировал. Даже если он действительно не участвовал в собраниях у Кутузова, его нынешняя лояльность была показной. Самойлов лицемерил, подстраивал свою политическую биографию под конъюнктуру – так подозревали многие в ячейке.
Но соглашались с такой оценкой не все. Волохов верил Самойлову. «Я знаю Самойлова по Самарскому рабфаку как выдержанного в то время еще кандидата партии со способностями. У меня впечатление, что он действительно ошибался» – искренне верил в оппозицию, искренне разуверился. А вот Образов считал, что «во всех ответах и мотивировках чувствуется неясность, запутанность. Не верится, чтобы он стал оппозиционером из доверия лоскуту бумаги. Ясно, что он до этого был основательно заражен. Налицо несерьезное, необдуманное отношение и неискренность признания».