Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1

Главным здесь была готовность Зубкова заняться самосовершенствованием, вдумываться, анализировать. Оппозиционеры с деревенскими корнями утверждали, что «идиотизм» сельской жизни не мог превратить их в сознательных схизматиков – им просто нужно было еще время для роста. Такую линию защиты выбрал, например, Феоктист Тимофеевич Зуев, член ВКП(б) с 1920 года, крестьянин. Во время предсъездовской дискуссии «Зуев два раза голосовал вместе с оппозиционерами: первый раз по докладу секретаря окружного комитета тов. Ляпина и второй раз за добавления Кутузова к основной резолюции по докладу райкома». Зуев винил в первую очередь «непостоянство т. Ляпина. Когда ему был задан вопрос – нельзя ли всем членам партии ячейки СТИ ознакомиться с материалами последнего пленума ЦК РКП(б), то ответ на это последовал, как будто бы так, что для всех сделать этого нельзя. И только после того, когда Кутузовым была внесена резолюция, в которой говорилось, что нужно предоставить возможность всем членам ознакомиться с этим материалом, он [Ляпин] согласился включить этот пункт в свою резолюцию. Вот такая неопределенность волновала, и я решил голосовать за предложение Кутузова»[1705]

. Глупость своей бравады Зуев признал, признал и «бузотерство». «Я помогал бить партию и считаю это тяжкой ошибкой». Однако «организационной связи» с оппозицией не было. «Если бы это было так, – пояснял Кликунов, – бюро было бы известно». При обсуждении пятилетнего плана Зуев голосовал уже с большинством. «По крестьянскому вопросу, они (оппозиция) просто не знают работы в деревне, а только разводили демагогию», – бравировал он.

Последовали вопросы:

Вопрос

: Как смотришь сам на такой поступок, как голосование против линии большинства ЦК, исключительно чтобы досадить докладчику тов. Ляпину?

Ответ: Ошибка тяжкая и необдуманная. Если взять резолюцию Кутузова в пространстве, то она была безобидна, но в момент дискуссии – это была грубая ошибка, за которую меня и судите.

Вопрос

: Имел ли связь с оппозиционерами на фабрике во время практики?

Ответ: Ячейка там здоровая.

Зуев отвечал по-разному: то с вызовом, то тушевался. Отвечая на вопрос «Верно ли то, что в международном вопросе партия проморгала?», он признал: «…до сих пор считаю, что политика партии была несколько мягка». Но, заметив всеобщее удивление, добавил: «В международном вопросе разбирался плохо, были сомнения. Теперь я убедился, что оппозиция была неправа. <…> раз съезд постановил, я подчинился большинству. Мнение мое по международному вопросу я отношу на счет неведения мною этого вопроса».

Звучали мнения, что в его ответах ощущалась «натянутость, неопределенность». Поговаривали и о «неискренности». Как человек, ведущий общественную работу, ответчик «должен бы разбираться в вопросах», а «у него получилось непостоянство». Образов поставил под сомнение выстраиваемый образ сельского недотепы: «Зуев достаточно политически развит, чтобы оправдать примыкание к оппозиции незнанием вопроса. Не верится, чтобы он, живя с Голяковым, не читал занятой у него нелегальной литературы. Нужно сказать откровеннее». Волохов добавил: «Зуев мотивирует уклон в сторону оппозиции недостаточной подготовленностью, этому не верю, так как оппозиционную струнку замечал в нем давно». Реплики Образова и Волохова превратили обвиняемого из заблудшего крестьянского простофили и размазни в исступленного оппозиционера. «Зуев страдает героизмом, самоотверженностью, присущей оппозиционерам», – сказал Волохов. «При голосовании в решительный момент, когда партии угрожал раскол, Зуев не нашел ничего лучшего, как штудировать лекции, – нагнетал ситуацию Красников. – Во время изучения решений пленума ЦК взялся за академику. Я считаю, что он просто набузотерил и скрылся, а это не партийный поступок». Зуев «отдался чувству, а не рассудку».

Однако именно за это обвинение Зуев и ухватился: версия, что он эмоционален, была ему на руку. Перед ячейкой стоял типичный крестьянин: как ни старался он поднять свой политический уровень, ему не удалось пока перебороть ограниченность, обусловленную социальным происхождением. Кликунов утверждал, что «нельзя по-детски оправдывать свое голосование за оппозицию поведением докладчика Ляпина. Кроме этого, считать резолюцию Кутузова невинным документом не к лицу партийцу с 20 года». Это было строгое замечание, но Зуеву дышалось все легче и легче: секретарь ячейки принимал его за Иванушку-дурачка.