Проверочная комиссия была склонна проявлять милосердие к «сбившимся с пути пролетариям»[1713]
. От Центральной контрольной комиссии она получила инструкцию «быть осмотрительной с чисткой рабочих». Секретарь 1‑го райкома Зимов инструктировал в январе 1928 года: «Тех товарищей рабочих, которые были вовлечены в оппозицию, нужно воспитывать, а не исключать – [они] попали в ловушку оппозиции»[1714]. Когда при обсуждении Самойлова Образов дал справку, что «XV съезд сказал, что лица, разделявшие точку зрения оппозиции, не могут быть в партии; перед нами именно такой человек», то Кликунов наложил вето: «XV съезд сказал, что нужно особенно осторожно подходить к вопросу об исключении из рядов партии рабочих, примыкавших к оппозиции, и дорожить теми из них, у кого в прошлом ничего не было аналогичного»[1715].Двое рабочих, Макаренко и Паско, голосовали за оппозицию только по вопросу о работе в деревне. «К сомнению в правоте ЦК [привели] мелкие частные бытовые явления». «Обмен мнениями» в бюро привел к тому, что «у данных товарищей это было временное, скоро прошедшее заблуждение, рассеявшееся после чтения соответствующей литературы». Тот факт, что эти два шахтера обсуждались вместе, показывает, что от них не ожидалось индивидуализированное сознание. Принимая во внимание социальное положение, бюро решило «ограничиться товарищеским внушением, нагрузив их общественной партийной работой для окончательного провентилирования»[1716]
.Когда Ярыгина спросили: «Скажи путь, приведший тебя к колебаниям?» – он ответил: «В 1926 г. был на родине, где сталкивался с мелкими ненормальными явлениями на транспорте и в крестьянском быту <…>. Ошибся, не имея достаточной теоретической подготовки». Ярыгин признал, что «имел некоторое оппозиционное настроение. Оно усилилось в связи с политикой нашего бюро, взявшего курс на устрашение». Но со временем Ярыгин убедился «определенно в неправоте оппозиции». По «кутузовскому вопросу» он голосовал за исключение, «считаясь с вредными последствиями».
Принимая во внимание «откровенное признание», «социальное положение (рабочий)» и общую «недоразвитость», Ярыгину всего лишь поставили на вид[1717]
.Гаранько проявил находчивость в манипулировании рабоче-крестьянскими стереотипами, хотя он поддерживал Кутузова по каждому пункту голосования. Вот обмен репликами между этим «рабочим с семнадцатилетним трудовым стажем» и проверявшими:
Ответ: Конь на четырех ногах, и тот спотыкается.
Отсылая к простонародной пословице (и немного выправляя ее), Гаранько рекомендовал себя как исконного пролетария. Стилизация удалась: «За непоследовательные и необдуманные действия поставить на вид (единогласно)»[1718]
.Дознаватели по делу Панова были озадачены тем, что этот рабфаковец не только поддержал все тезисы оппозиции, но в какой-то момент даже вынашивал идею стать делегатом от оппозиции на областной партконференции. Панов свои «колебания» объяснил следующим образом: «Меня смутила форма дискуссии, мне показалось, что „нет дыму без огня“».
Организационно он никогда не был «связан» с Кутузовым, но «беседовать приходилось. <…> Специально для вербовки не агитировал, а товарищеские беседы были».
Но все это происходило в далеком прошлом. Сейчас же Панов пытался убедить комиссию в том, что от его «оппозиционных взглядов» ничего не осталось. Как и все, он детально проработал решения партийного пленума. «Раз подчиняюсь, значит, считаю решения правильными». Резкий и прямой тон Панова, грубость формулировок, а также смесь наивности и убежденности были главными штрихами в автопортрете подлинного, несколько неотесанного представителя рабочего класса.
Представляя дело на общем партсобрании 27 апреля, Кликунов сказал, что «т. Панова смущали некоторые вопросы оппозиции, которые разъяснению путем товарищеских бесед не поддавались». Вопросов и выступающих не было, и рекомендация бюро «вынести выговор» не встретила возражений[1719]
.