Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1

Интересно, что Филимонов представлял свои критические выступления как проявление лоялизма, а не фронды. Да, он говорил о демократии, но понимал ее (наряду с Зосе и Кликуновым) как механизм для поднятия сознательности масс, а не как механизм принятия решений. Образов поддержал Филимонова. Действительно, не могло ли так быть, что выступления Филимонова выражали не его истинные мысли, а желание пробудить ячейку? «Филимонов, бесспорно, чуткий человек, натаскавшийся на революционной партийной и административной работе. Его выступление на дискуссионном собрании было рассчитано на вызов внутренней потенциальной энергии у партийцев, прибывших с практики, у которых были сомнения или колебания, обоснованные на частных извращениях, с которыми приходилось встречаться». Может быть, правильно считать Филимонова своего рода вакциной против оппозиционных настроений, каплей критики, которая помогает партийному организму выстроить иммунитет против оппозиции? Образов считал, что, как в детской игре, Филимонова нужно было понимать наоборот: на самом деле он служил партийным провокатором. Те оппозиционеры, которые считали, что Филимонов один из них, скоро были разоблачены. А те наивные студенты, которые слушали филиппики Филимонова открыв рот, испытывали шок, когда понимали, что выступавший просто играет словами, – и это помогало им образумиться, одуматься, прийти в сознание. Выступления Филимонова учили, как распознать пустую болтовню, и вырабатывали своего рода иммунитет против оппозиции. Пивнев поддержал диагноз Образова: Филимонов взял на себя трудную роль партийного возмутителя и подстрекателя. «Вообще-то, Филимонов по всем вопросам был в большинстве и по натуре своей прямой, открытый человек». Он жертвовал собственной репутацией ради партии, «сам себе испортил вид не только в глазах большинства, но и меньшинства».

В своей рекомендации ячейке бюро не было единодушным:

– За колебания в ответственный момент и выступления по мелочным вопросам на дискуссионном собрании – поставить на вид (7 «за»),

– Не налагать партвзысканий (3 «за»)[1732].

Через месяц пришлось передать дело в контрольную комиссию[1733]. Поступили сигналы о приключениях Филимонова в Гражданскую войну. Проживая на станции Иннокентьевская до колчаковского переворота – на этом сходились все доносы, – Филимонов имел тесное знакомство с Индерсоном (сыном полковника), Богдановым, Капустиным, братьями Шукшевичами, которые впоследствии стали колчаковскими юнкерами. «Во время переворота Филимонов участвует в красной гвардии и, будучи комендантом станции Посо[нрзб.

]ская, возвращаясь с осмотра местности, встречает белогвардейца-чеха и, якобы приняв его за красногвардейца, доходит с ним до станции, которая оказалась занятой чехами, где его арестовывают и не трогают, тогда как рядовых расстреливали». Был посажен «для виду» в Александровский централ, откуда Филимонова через три месяца освободили. Возвратившись в Иннокентьевскую, он живет среди белых в 1919 году открыто, «возобновляет прежнюю дружбу с Богдановым, который после ранения в бою против партии учился в юнкерской школе в Иркутске». Этот Богданов периодически приезжал домой и каждый раз посещал Филимонова, в то время как «рабочие Филимонова сторонились, так как многих из них арестовали, Филимонов же жил свободно. Филимонов добровольно является к воинскому начальнику и при содействии штабных писарей устраивается в штаб 32 полка писарем. Явку объясняет, что он, согласно мобилизации, должен был явиться раньше, но скрывался, когда скрываться стало опасно, он явился».

Материал в какой-то степени подтвердился, и Филимонова из партии выпроводили «за добровольную службу в белой армии, идеологическую неустойчивость в момент борьбы с троцкистской оппозицией». Партколлегия вердикт утвердила, но в институте Филимонова оставили[1734]. За него говорило то, что «официально Филимонов в оппозиции не состоял» и, хотя «своим выступлением с сомнениями объективно им содействовал, ошибку в этом признает»[1735]. К тому же нельзя было забывать, что на последней стадии Гражданской войны Филимонов отличился, служил секретарем партотдела дивизии и комиссаром по ликвидации банд в Крыму.

Симпатия к Троцкому сблизила Филимонова с другим ветераном Гражданской войны, Леонидом Калистратовичем Подборским. Все знали: Филимонов влиял на Подборского, друзья были неразлучны. Филимонов, правда, пытался умалить этот факт: «С Подборским у меня [связь] по академлинии». Если и говорить о согласии, «то только по вопросу о партийной демократии, по дискуссионным вопросам не говорили».