Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1

Во время партпроверки Подборский признал близость к Филимонову не сразу, но, понимая, что вокруг много свидетелей их приятельства, признался: мы «толковали» на тему внутрипартийной демократии, вместе читали нелегальную литературу. Может быть, именно провокационные выступления Филимонова сбили Подборского с толку?

Даже автобиографией Подборский был похож на своего приятеля. Он родился в 1901 году на станции Тинская в семье рабочего-повара, в десять лет потерял мать. «Я был единственным сыном у родителей. Мать имела накоплений 400 рублей. По завещанию матери отец отдал меня учиться в реальное училище на средства, оставленные матерью. Учился бесплатно, а деньги шли на мое содержание. До 15 года я жил на эти средства». Потом отца взяли на войну. На квартире Подборский жил с политическими ссыльными, «откуда вынес первые революционные мысли». В 1917 году отец вернулся с военной службы. В 1919 году сожгли дом, разорили хозяйство, а отец убежал к партизанам. «Я ехал в деревню помогать семье. Работал на ж. д., был осведомителем у партизан. В январе 20 г. пришли красные. Вернулся отец. Хотел идти в армию, но не удалось. Вместе с Теодоровичем организовали ячейку. Боролись с тифом». В своей автобиографии Подборский деятелен, революционизирован. Вступив в партию в январе 1920 года, он уехал на врангелевский фронт, участвовал в боях под Алексеевской, был ранен. После госпиталя получил отпуск, «но не использовал его, а опять поехал в часть». Вскоре Подборский был зачислен в Части особого назначения (ЧОН), «коммунистические дружины» внутренней охраны республики, куда направляли наиболее проверенных бойцов. Подборский работал в штабе батальона начальником секретного стола и, понятное дело, симпатизировал создателю Красной армии.

Вопрос

: Как смотришь на исключение из партии Троцкого?

Ответ: Тяжело, но согласен.

«На Троцком мы воспитывались, а тут такая штука, – вспоминал он свое недоумение. – Я пытался допытаться, в чем дело, взяться за подлинники. <…> Должен заметить, что до дискуссии я был тяжело болен месяца два, от политической жизни оторвался, газет, журналов не читал. После выздоровления я начал усиленно читать, чувствуя свою отсталость». «Очень неприятно было, когда Кисис делал доклад, партийцы видели у него материал ЦК, но тот оказался недоступен. Нас потчуют „жеваниной“, – жаловался Подборский, – мы не пользуемся равными правами, а нужно бы нас информировать полностью». Уязвленный Подборский голосовал за «резолюцию 48‑ми» на первом собрании, «которая в основном гласила о том, чтобы членам партии была предоставлена возможность прочтения стенографических отчетов Июльского пленума»[1736].

Пытаясь достать платформу, Подборский пошел на квартиру к Кутузову. «В то время мы не знали, что Троцкий неправ, поэтому не расценивали литературу нелегальной. Дискуссию понимал как кто докажет, тот прав <…>. После прочтения я с платформой не согласился и голосовал по всем вопросам против Троцкого»[1737]

.

Считаю, что колебания, которые имели место в моих заключениях, – писал Подборский в своем заявлении в ячейку, – проистекали потому, что я в этом году не был на практике, оставаясь здесь, в Томске, варился в собственном соку и не соприкасался близко с производственными <…>. Около 2‑х лет не был в деревне. Находясь в «специфических», студенческих условиях, потерял, если можно так выразиться, «чутье к жизни», питаясь только теоретическими выкладками, в которых [без] фактического материала, мною не приобретенного, довольно трудно разобраться. Тем более если цифровой материал статей взят не беспристрастно, а <…> как всякому известно, является тем основанием, [на котором] строится логическая мысль, приходил к [опре]деленным выводам. Пример. Дискус[сионный] Листок. Тезисы оппозиции по крестьянскому вопросу, где доказывается об угрожающем росте кулака. Но материал весь был взят из 1200 хозяйств, а выводы обобщены на всю СССР. Получилась пространная, но неверная теория.