Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1

Было и еще одно обстоятельство. Собственно, оппозиционеров ловили на отклонениях от языка – контрольная комиссия отличала еретика от заблудившегося именно тем, что привлекала его к говорению на ее языке, задавая своим языком вопросы, ответы на которые также существовали только в этом языке. В идеале это был язык, говоря на котором нельзя было никого обмануть, а можно было говорить лишь то, что думаешь, – и изобличать себя в мыслях, которые являются предметом проверки. Нельзя было просто искренне поговорить с человеком, спросить, был он в оппозиции или просто колебался. Это можно было сделать, только задавая правильные вопросы на правильном языке. «Мы знаем истину, поскольку мы владеем истинным языком», – как бы утверждала партпровертройка.

Эти проблемы анализа хорошо просматриваются в случае с Филатовым, жестким критиком работы томской партийной организации. Опрос Филатова был хаотичен, сумбурен, лишен всякой системы. В нем сложно найти упорядоченность и ритуальные обмены репликами, столь заметные в других опросах. Случай Филатова дает нам редкую возможность не только всмотреться в контуры дискурса, но и проследить, как инакомыслящие студенты искали для себя хоть какую-то спасительную лазейку.

Филатов был вправе претендовать на самобытность. Он был старше других студентов (39 лет), опытнее в революционных боях, самостоятельнее как революционер. От его пестрой биографии невозможно было просто так отмахнуться.

Мордвин по национальности, Дмитрий Андреевич Филатов родился в крестьянской семье бедняка Саратовской губернии. «Не имел своей избы. Вырыли землянку и в ней жили. Старший брат ходил по миру. В нашей деревне были аграрные волнения, на усмирение которых приходил полк. В 1893 году отец уехал в город с семьей, перебивались случайной работой, [отец] немного сапожничал. Первое время жили на постоялом дворе. Старшие искали заработка. Сестра поступила в прислуги. Родители нанимались на уборку хлеба». Филатов подрос и поступил к кустарю учеником по контракту на пять лет. Учился он немного в Саратове, Тамбове, Покровске. По настоянию семьи продолжил обучение в технологическом железнодорожном училище (с 1905 по 1908 год), что позволило поступить на службу на телеграф. «В 1909 забрали на военную службу. <…> По окончании службы уехал в Уральск, где работал помощником машиниста, токарем. Здесь меня застала империалистическая война». После революции продолжил совмещать образование (вечерние курсы) и труд (помощника мастера), но преобладала партийная работа. В вуз поступил в 1922 году «с заданием от Губкома о пролетаризации вуза». «В 1923 г. командирован на временную работу в Саратовский уком, где работал секретарем партячейки». По освобождении от работы его отправили в Казанский политехнический институт, после закрытия которого перевели в Томск. «В ин[ститу]те нес общественную работу в качестве председателя районного совета безбожников».

Насчет своей революционной деятельности Филатов скромничал: «В [19]17 г. никакого участия не принимал»; «В Красной армии не служил»; «На фронтах не был»[1757]. Но вот что говорилось в его автобиографии об общественно-политической активности: «1918 год – делегат на железнодорожный съезд кооператива от рабочих <…> (Саратов); при осаде здания Советов юнкерами был в резервном отряде железнодорожных мастерских при Доме Труда (штаб); добровольно влился в слесарную бригаду по бронировке пароходов на фронт. В 1919 г. осенью во время потопления парома работал на подготовке [его] поднятия в порядке чрезвычайной срочности». После объявления о вербовке добровольцев на фронт Филатов пришел в райком к комиссару Федорову с просьбой записаться. «Он, узнав, что я работаю в [бронированной] бригаде <…> отказал <…> заявив: „сейчас молоток и зубило для фронта нужней – оставайся в цеху“».

Про вступление Филатова в партию в 1920 году ничего не сказано – слишком все было очевидным. В 1921 году бюро ячейки железнодорожной мастерской командировало Филатова на Украину с продотрядом в качестве начальника; «доехал лишь до Харькова, заболел, снят с дороги и решил вернуться обратно. С явными признаками тифа, продал последнее барахло с себя, достал билет и вернулся в Москву без чувств. Помню, лишь успел сказать [извозчику] адрес слесаря в Москве. Сестра отправила меня в больницу, где я пролежал около 2 месяца». По выздоровлении Филатов принялся за работу в отделе национальных меньшинств ЦК. На совещании член коллегии Наркомнаца Семен Маркович Диманштейн «предложил мне остаться в Москве для руководящей работы среди мо[рдвинов]. Но я отказался от такой чести, чувствуя себя слабым для такой большой работы, как работы в ЦК». Вернулся домой и попал в штат Саратовского губкома партии, издавал национальные газеты для мордвинов. Летом 1922 года «получил из Москвы 250 пудов газетной бумаги, из которой и печаталась до 26 года газета „Од Веле“».