Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1

Кое-что Филатов сделал и на университетской стезе. Еще до приезда в Томск он «взял руль» на «коммунизацию» Саратовского технологического института. «Опираясь на близких партии студентов», Филатов решил «вопрос наступления»: организовал партячейку, комсомол. «После этого была объявлена чистка ВУЗа от чужаков – белогвардейцы, офицеры, дети попов и другие». Профессура сопротивлялась: «Тов. коммунисты, пощадите хоть старшие курсы», – просили Филатова, но он знал, что «там расселась махровая белогвардейщина».

Один из немногих семейных среди студентов, Филатов отчитался и о составе своей семьи: «Жена, 3 детей. Старшая сестра член партии с 1926 г., брат – член партии с 1917 года, секретарь рабочей ячейки, член Окружной контрольной комиссии». Имущественное положение – «ничего нет».

Политически придраться было не к чему. В 1921 году Филатов работал по ликвидации забастовок. «В 1921 г. я не присоединился к троцкистам». «В оппозиции 1924 г. не участвовал»[1758].

Стенограммы опроса отличаются отчужденностью главного героя, его безразличным тоном. Филатов отказывался признать своих гонителей, ставил под вопрос право партпроверкомиссии анализировать его мысли, каким-то образом его категоризировать. Говорил он на собственном диалекте: это был язык большевика, но отличавшийся от официального варианта. В какой-то момент ему даже пришлось отрицать, что его «суждения» имеют «чего-либо общего с народничеством». «Многие люди, – говорил Бахтин, – великолепно владеющие языком, часто чувствуют себя совершенно беспомощными в некоторых сферах общения именно потому, что не владеют практически жанровыми формами данных сфер. Часто человек, великолепно владеющий речью в различных сферах культурного общения, умеющий прочитать доклад, вести научный спор, великолепно выступающий по общественным вопросам, молчит или очень неуклюже выступает в светской беседе» – или, как в случае с Филатовым, при проверке. «Дело здесь не в бедности словаря и не в стиле, отвлеченно взятом; все дело в неумении владеть репертуаром жанров <…> в отсутствии достаточного запаса тех представлений о целом высказывания, которые помогают быстро и непринужденно отливать свою речь в определенные композиционно-стилистические формы, в неумении вовремя взять слово, правильно начать и правильно кончить»[1759]

.

В материалах опроса Филатова голос обвиняемого слышен больше, чем в рассмотренных выше стенограммах, и именно потому, что они фиксируют ряд недоразумений и конфликтов. Здесь можно обнаружить следы невербального контекста: молчание, упирательства, увертки, которые хорошо просматриваются, несмотря на очевидное усилие редактора стенограммы их убрать, чтобы пригладить текст. Парадоксальным образом сложности с коммуникацией создавали условия для настоящей коммуникации, для столкновения разных голосов[1760].

Начало было скромным: Филатов был не согласен с ЦК только «по некоторым частичным вопросам»[1761]

. Разногласия были не со Сталиным, Бухариным и намеченным партийным курсом, а с «шишками» районного масштаба. Спор шел не о международной политике или партийной демократии, а о пьянстве, борьбе с бюрократизмом и жилстроительстве. «По остальным вопросам и основным вопросам у него с партией расхождений нет».

Филатов голосовал за контртезисы, но отказывался от ярлыка оппозиционера. Ему предлагали подписать платформу оппозиции, но он отказался. «Не подписывал и не читал», – говорил он[1762].

Вопрос

: Скажи откровенно, согласен ли ты с линией, занятой ЦК в борьбе с оппозицией?

Ответ: Согласен с методами борьбы, и нужно бороться с оппозицией.

Филатов не имел дела с Кутузовым. Он даже голосовал против резолюции по отчету Львова в институте, так как считал, что «не было достаточно работы в окружной контрольной комиссии» по искоренению местной оппозиции.

Филатов «не поддерживал оппозицию в целом», со всеми ее заявлениями и платформами, но какие-то мелочи ему нравились.: