Балет моей жизни

В Хоссгоре образовалась колония литераторов: здесь, под соснами, проживали братья Рони[216], Виктор Маргерит[217] с женой, Поль Маргерит с дочерьми, Гастон Шеро[218] с женой, госпожа де Брутель

[219], Максим Леруа и Леон Блюм[220], тогда театральный критик в Comédie-Française. Все эти персонажи близко дружили с Ловиками и часто собирались у них дома, болтали, обсуждали ситуацию, очень тревожную, читали новости, аналитику и делились беспокойством. После битвы на Марне[221]

вздохнули с облегчением: Париж спасен! Чтобы лучше обмениваться идеями, ставили маленькие импровизированные спектакли. Для одной пьесы все присутствовавшие авторы написали по сцене. Рони-младший имитировал Саша Гитри в комедии-шарже, которую тут же написал. Поль Маргерит вместе с дочерьми придумал пантомиму по испанским мотивам, бурлескную и страшную — El Hombre Desperado[222]. В ней играли все дети Ловиков: Гисси, Эрве и Джеки. У меня тоже была роль, я танцевала некое Encarnacion

[223], страстное и темное. Даже Брио участвовала в пьесе: она играла дуэнью. В другой раз Эрве Ловик, слишком молодой для мобилизации, начинающий литератор, написал возвышенный этюд, в котором каждый из нас получил роль. Леон Блюм описал в газете спектакли у моих друзей. Он особенно выделил этюд Эрве, сказав: «Он мне понравился больше, чем все, что я видел за последний год в Париже!»

Когда я жила в Хоссгоре, мне написал Маринелли, чтобы предложить ангажемент в Мадриде. Я не хотела ехать. Нет, у меня не было никакого желания появляться на сцене, тем более за границей, в такой момент.

В конце месяца нужно было подумать об отъезде. Хоссгор опустел, мне следовало решить, где поселиться. По совету Луиса я выбрала своей тихой гаванью Биарриц. Луис без конца мотался между Парижем и Мадридом, так что мог навещать меня чаще. Я нашла приятное жилье, большой и красивый семейный пансион La Maison Carrée, очень близко от отеля Carlton

. Огромная его часть была отдана под госпиталь Красного Креста. Директор гостиницы устраивал концерты для раненых и попросил меня участвовать в них. Но меня и просить не надо было, я была счастлива как-то развлечь этих мальчиков, которые нас защищали и большинство из которых снова возвращались на передовую. Первый раз, когда я танцевала перед ними, я была очень взволнована. На первый ряд посадили солдат с ампутированными руками и ногами. Их глаза были молоды, лица свежи, еще дети, перед ними была целая жизнь… будучи калеками! Эта картина меня потрясла. Мне необходимо было достаточно много времени, чтобы к этому привыкнуть.

Репертуар очень понравился новой публике, которая была мне дороже и важнее всех зрителей, для кого я когда-либо танцевала. Я выписала свои костюмы. Костюм камбоджийки Ландольфа вызывал особенно громкие аплодисменты, а еще изящные украшения нормандской крестьянки в «Мастерице».

Когда стало известно, что я в Биаррице, со всех уголков организации Красного Креста присылали мне просьбы станцевать в их госпиталях. Я развлекала раненых в Байонне, где концерт устроили в Grand Théâtre, в Даксе, в Сен-Жан-де-Люз, в Лормоне.

Среди артисток, выступавших на этих концертах, была Луиза Балти. Она играла вместе со мною в Grand Théâtre Байонны. Луиза была высокой худой темноволосой девушкой, не особенно красивой, и карикатуристы довольно точно подмечали в ней что-то лошадиное. Но Балти была соблазнительной и очень кокетливой, наряды всегда восхитительные, и носила она их с непревзойденным шиком. Она когда-то встречала Брио у Деклаза, и они упали в объятия друг друга. У нее был целый хоровод сестер, ее любимицу звали Жюстина. Устроившись в Париже, Балти вызвала туда и ее, и сестра вышла замуж за брата Деклаза. Луиза решила сделать Жюстину наследницей всего своего имущества, но, так как была немного взбалмошна, сестры поссорились и Балти порвала завещание. Жюстина ничего не унаследовала.

Луис был очень занят, его посольство было завалено прошениями семей пленных, пропавших без вести и оставшихся на оккупированных территориях. Все это пересылалось в Мадрид, где организовывались поиски и обмен корреспонденцией. Нейтральная Испания играла важную роль посредника, и многие французские семьи получали оттуда вести о своих близких.

Луис все время находился в пути между двумя странами, поэтому, когда Леонтина Бове пригласила меня провести каникулы вместе с ней в Люшоне, он убедил меня согласиться: «Люшон как раз по пути, мне будет легко туда заехать».