Балет моей жизни

Распродажа проходила в аукционном доме Dorotheum, я на ней присутствовала с тяжелым сердцем, но при этом восхищалась всеми этими сокровищами, свидетельствующими о тонком вкусе и разборчивости отца. С большим изяществом выбранная старинная мебель, китайский фарфор, ценнейшие ковры необыкновенной красоты, фарфоровые саксонские статуэтки изысканных линий… и все это меркло перед полотнами Джованни Тьеполо, Герарда Доу, Давида Тенирса, Адриана Брауэра, Альбрехта де Вриндта, Шарль-Франсуа Добиньи, Констана Тройона, Николя Ланкре и многих других мастеров. На распродажу пришло огромное количество народу, и все быстро раскупалось. Результат оказался впечатляющим — думаю, что это позволило вдове отца уладить все дела.

Перед отъездом директор Apollo заключил со мной новый договор, на два года вперед, на сентябрь 1915 года. Даром предвидения он не обладал. Вене не суждено было увидеть меня в 1915 году… и по серьезной причине.

* * *

Весной 1914 года я поехала танцевать в Casino Риги. В этом северном городе, в полночь, когда я выходила из театра, уже начинало рассветать, небо светлело и озарялось розовыми бликами. Приятный город, там было много зелени и цветов. В окрестностях стояли очаровательные виллы за белыми заборами, позади которых виднелся лес. Рига осталась последним воспоминанием о далекой старой Европе.

Оттуда я переехала в Лондон… всё так рядом! Июль я провела в здешней Опере и там узнала об объявлении войны. С этого момента мои выступления прекратились. Я торопилась вернуться, хотела нагнать Луиса, который, узнав о случившемся в Сараеве, спешно уехал в Париж и оставил меня в Англии.

* * *

Он больше не хотел оставлять свой пост, а я не хотела больше оставлять его. Я была ошеломлена, встревожена… Война — это ужасная вещь, казалось, навсегда оставшаяся в прошлом и противоречившая всем нормам нашего цивилизованного общества. Война стояла у порога! Я всегда инстинктивно ненавидела войны, а мать, когда я еще была маленькой, своими рассказами лишь усилила мое внутреннее неприятие. Она пережила Сáдову[210] в юности и сохранила ужасные воспоминания об этой жестокой битве, где участвовал ее брат, мой дядя Фердинанд, попав потом в плен.

К августу всеобщее беспокойство превратилось во все растущую тревогу. Вторжение в Бельгию, истощенные войска на линии фронта, приближение врага… Луис нервничал, хотел, чтобы я уехала из Парижа. «Нет, мне спокойно там, где ты, я не хочу оставлять тебя одного. И потом, куда ехать?» Но каждый день беспокойство росло. Вокзалы заполонили очереди, везде паника… 28 августа Луис пришел домой с двумя паспортами и билетами: «Вот. 30-го вы с Брио уезжаете, собери чемоданы. Сначала поедете в Бордо, а потом посмотрим». В тот вечер произошла первая атака самолетов «Таубе» на Париж. 29-го Луис мне сказал: «Вы уезжаете не 30-го, а прямо сейчас». Он смог получить от посольства два места в спальном вагоне, отвез нас на вокзал к поезду, отправлявшемуся в полночь. Вокзал был закрыт, вокруг собралась толпа, люди даже сидели или лежали на тротуаре. Двери открыли лишь в последний момент.

Я находилась в полной растерянности. Горло словно сжал плотный железный обруч. Плача, я обняла Луиса:

— Но что мне делать в Бордо?

— На месте увидишь, бедная моя девочка. Ты легко найдешь пристанище. В любом случае, присутствие Брио меня успокаивает. Я знаю, что она позаботится о том, чтобы все сложилось наилучшим образом. Дай мне знать, что и как, когда прибудешь на место. Я к тебе приеду, как только смогу.

Глава пятая