Балкон на Кутузовском

Катька потихоньку подрастала, но все равно болела без конца. В саду ее обзывали «глистой» за вытянутость, худобу и бледность. В сад ходить она, конечно, любила, но ее все равно тянуло домой, к Тимке, к своим любимым бабушкам, к нежной красавице-маме, к папке, высокому-превысокому, огромному-преогромному, такому, что приходилось запрокидывать голову, чтоб увидеть его всего целиком с ног до головы. Она обожала, когда он хватал ее на руки, и она могла взглянуть сверху вниз с высоты его космического роста, и даже мама из этого космоса казалась миниатюрной и улыбалась красивыми зелеными глазами. Как Катька ценила эти моменты! Хотя нет, ценить с полным пониманием этого слова она не могла, она всем своим детским нутром просто подсознательно чуяла, что эта родительская нежность дает ей силы, заряжает ее на будущее счастьем и щенячьим восторгом. И бабушки ее прекрасные, заботливые и улыбчивые, всегда были дома – Лидка, которая звала ее Козочкой, и прабаба Поля, величавшая Ангелочком. А про Тимку уж и говорить нечего – красавец и умница, знающий свое место в семье: по иерархии считал себя вторым после Роберта, хотя женщин слушался, но вполуха, так, между делом. Катьку обожал – мала, бледна, худа, беззащитна, вот он все свои невостребованные отцовские качества к дитю и применял. Так зачем Кате вообще надо было ходить в этот детский сад?

Дома днем все было тихо-мирно, сонное царство, а вечером, ближе к ночи, набегали гости, как саранча, подчищали запасы съестного и выпивали запасы выпивательного. А главное, шумели! Вместе с гостями нередко стучались разбуженно-рассерженные соседи, но гнев их быстро улетучивался, появлялась робкая улыбка, как только они видели Роберта, который радостно распахивал дверь и приглашал их войти и присоединиться. А войдя, соседи преображались и сами уже становились гостями, пошумливая, зычно покрикивая и несдержанно хохоча. А на следующий вечер заявлялись как старые знакомые, таща подносы с бутербродами или кастрюли с домашними салатами. Так перезнакомились со всеми верхними, нижними и боковыми соседями.

Поля, конечно, ворчала, пыталась взывать к совести детей, что хоть ночами отдыхать надо, но какая у молодежи совесть, смешно даже. Работала она для своих восьмидесяти многовато, с утра до ночи простаивая в цветастом фартуке у плиты с поварешкой в руке. Все варила и пекла, жарила и выдумывала новые рецепты, чтоб накормить ораву своих и чужих. С особой ответственностью готовила для правнучки, пытаясь оздоровить ее всеми возможными способами.

– Какое счастье, что я еще помню идиш, на идише, кстати, очень хорошо жаловаться на жизнь! Но азохен вэй, кто меня тут особенно поймет? Я тут как в преисподней, у котла с грешниками! – Поля погрозила кому-то невидимому поварешкой. Она не могла отойти от плиты, так как варила секретно-лечебный бульон для Катьки – та снова заболела. На кухне у окна стоял Сева и смолил свой «Беломор», выдыхая дым в открытую форточку.

– Да ладно вам, Полина Исаевна, ежели вас лишить этой преисподней, то вы моментально зачахнете! С поварешкой вы замечательно смотритесь, есть в вас что-то эдакое, внушительное, маркитантское!

– А вы втроем с Жоркой и Камилкой, стало быть, регулярные войска? Я тебя умоляю, я сейчас заплачу от умиления!

– Полина Исаева, в нашем возрасте мы уже совсем не регулярные, смею вас заверить!

– Ах ты паскудник! Он со мной еще шутки шутит! Слишком уж ты засорен! Сейчас как получишь ложкой по лбу! И как это Лидка вас еще терпит?

– Это любовь, Полина Исаевна, просто любовь! – расплылся в улыбке Сева и пыхнул едким «Беломором». – Вы ж меня знаете, Полина Исаевна, я на 99 процентов вполне скромный, благопристойный и домашний человек, но ох уж этот один процент…

– Да ладно тебе! Хорошо, что вашу экзотическую любовь с Лидкой Федор Степаныч немного разбавил. Правильный он мужик, скажу я тебе! Может, и внешней красоты особой в нем нет, но вдумчивый, основательный, с интересом к жизни, а не свистун, как некоторые! И представь себе, с ним любопытно разговаривать! Пересказал мне недавно Айтматова «Прощай, Гульсары!». И знаешь, я прониклась, талантливо пересказал!

– Да, экземпляр он, конечно, не выставочный… И вы мне хотите намекнуть, что наша Лидка снова собралась замуж? – Челюсть Севы слегка отвисла. – Все ее предыдущие мужья были как-то не очень хороши мозгами, если с такой-то женщиной не смогли найти общий язык.