Читаем Балкон на Кутузовском полностью

Еще существовал клан «приезжих» – тех, кто жил по всей длине Кутузовского проспекта или приезжал в школу со стороны Арбата на втором троллейбусе или 69-м автобусе. Разношерстные, запыхавшиеся, вечно опаздывающие, рассказывающие почти взрослые истории о своей далекой микрорайонной жизни, они на самом деле немного настораживали Катю. В основном потому, что всегда все сравнивали со своим районом: «Нууу, у нас во дворе горка на детской площадке самая высокая в Москве!», или «В нашем районе самый чистый воздух, не то что тут, об этом даже в „Вечерней Москве“ писали!», или «Лифтер у нас в самом лифте сидит, а не у входа, на кнопки нажимает, ездит туда-сюда…» Ну и все в таком же духе, глупости всякие. «Чего ж вы тогда у себя в районе школу не нашли, а к нам ездите, – думала Катя, – там же горки высокие и воздух чище».

Следом шли «дорогомилы» – название говорило само за себя: те, кто жил на Дорогомиловской улице около Киевского вокзала, их как раз и не любили в первую очередь. Объяснялось это тем, что у них была своя обычная районная школа, а они своим присутствием в специальной английской оттягивали места у законных «местных». Но дело даже было не совсем в этом – Дорогомиловка была районом привокзальным и околорыночным, рассадником всякой шпаны и мелкого бандитства – младших обидеть, копейки отобрать, фингал поставить, накляузничать, всякое такое гадкое. Не любили в школе «дорогомиловцев», были они вовсе не дорогие и тем более совсем не милые.

В-четвертых, и совсем особняком, своей высшей кастой жили «украинцы» – престижные детки из высотки, где полдома в многоэтажной его части занимала гостиница «Украина», а ее основанием служили жилые дома. Дети эти были довольно многочисленны и тоже, в общем-то, разноперы по происхождению и статусу, но нос держали одинаково высоко и никого в свой закрытый «украинский» клуб не допускали. У них был свой двор, свои разговоры и секреты, свои дневные дворовые герои и наглая шпана, занимающая по вечерам старушечьи скамейки.

Катька не попадала ни в одну из этих группировок, ее дом стоял прямо напротив школы, но к «местным» ее не относили, «приезжие» тоже не принимали, потому что ехать до школы ей было не надо, и ни «дорогомилы», ни «украинцы» своей, соответственно, не считали. С подругами в связи с этим было напряженно. После уроков девчонки расходились стайками по своим направлениям, а Катя шла домой через дорогу одна. Дорога обратно занимала больше времени, чем в школу – ведь можно было подольше постоять у витрин Дома игрушки, а то и зайти в магазин поглазеть на них вблизи. Но быстро, без задержек у каждого прилавка, обойти, так сказать, владения. Ведь дома бабушки – Поля и Лида – очень волновались, если Катька немного опаздывала. Они всегда ждали от нее новостей. А какие в школе могли быть новости, удивлялась Катя. Что в который раз около директорского кабинета сидели родители Мишки Абрикосова, которого снова собирались выгнать за курение? Что на уроке рисования Ева Наумовна как всегда смешно начала урок: «Дети, сегодня будем рисовать по вимислу и по замислу». А на уроке музыки выучили новую песню, и Катя даже спела:

Школьные годы чудесные,С дружбою, с книгою, с песнею,
Как они быстро летят!Их не воротишь назад.Разве они пролетят без следа?
Нет, не забудет никто никогдаШкольные гоооооды…

Разве это были новости?

Но бабушкам они очень понравились, особенно «по вимислу и по замислу»! Катя любила эти послешкольные часы, когда, сбросив ненавистную форму, она садилась на маленькой кухне за крохотный стол и водила ложкой по дну тарелки с бульоном, слушая привычное и такое теплое воркование двух старух – Катя, конечно же, их так не называла и даже никогда так не думала, но понимала, что возраст их практически недосягаем: одной за 60, другой – за 80, не возраст, а сплошная древность, столько не живут. И тем больше она их любила, тем нежнее к ним относилась – с невозможным трепетом, всепоглощающей нежностью, безмерным уважением и боязнью их вдруг потерять.


Кухня – это было их место. Кипящие кастрюли, шипящие сковородки, наполненные вермишелью дуршлаги, противни с дымящимися пирожками и кувшины с ядреным морсом – все это составляло их женское царство. А еще у них были свои продукты-питомцы – творожок, чайный гриб и вечнозеленый лук, о которых обе бабушки заботились и к заботе приучали внучку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографическая проза Екатерины Рождественской

Двор на Поварской
Двор на Поварской

Екатерина Рождественская – писатель, фотохудожник, дочь известного поэта Роберта Рождественского. Эта книга об одном московском адресе – ул. Воровского, 52. Туда, в подвал рядом с ЦДЛ, Центральным домом литераторов, где располагалась сырая и темная коммунальная квартира при Клубе писателей, приехала моя прабабушка с детьми в 20-х годах прошлого века, там родилась мама, там родилась я. В этом круглом дворе за коваными воротами бывшей усадьбы Соллогубов шла особая жизнь по своим правилам и обитали странные и удивительные люди. Там были свидания и похороны, пьянки и войны, рождения и безумства. Там молодые пока еще пятидесятники – поэтами-шестидесятниками они станут позже – устраивали чтения стихов под угрюмым взглядом бронзового Толстого. Это двор моего детства, мой первый адрес.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары / Документальное
Балкон на Кутузовском
Балкон на Кутузовском

Адрес – это маленькая жизнь. Ограниченная не только географией и временем, но и любимыми вещами, видом из окна во двор, милыми домашними запахами и звуками, присущими только этому месту, но главное, родными, этот дом наполняющими.Перед вами новый роман про мой следующий адрес – Кутузовский, 17 и про памятное для многих время – шестидесятые годы. Он про детство, про бабушек, Полю и Лиду, про родителей, которые всегда в отъезде и про нелюбимую школу. Когда родителей нет, я сплю в папкином кабинете, мне там всё нравится – и портрет Хемингуэя на стене, и модная мебель, и полосатые паласы и полки с книгами. Когда они, наконец, приезжают, у них всегда гости, которых я не люблю – они пьют портвейн, съедают всё, что наготовили бабушки, постоянно курят, спорят и читают стихи. Скучно…Это попытка погружения в шестидесятые, в ту милую реальность, когда все было проще, человечнее, добрее и понятнее.

Екатерина Робертовна Рождественская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Шуры-муры на Калининском
Шуры-муры на Калининском

Когда выяснилось, что бабушка Лида снова влюбилась, на этот раз в молодого и талантливого фотокорреспондента «Известий» — ни родные, ни ее подруги даже не удивились. Не в первый раз! А уж о том, что Лидкины чувства окажутся взаимными, и говорить нечего, когда это у неё было иначе? С этого события, последствия которого никто не мог предсказать, и начинается новая книга Екатерины Рождественской, в которой причудливо переплелись амурные страсти и Каннский фестиваль, советский дефицит и еврейский вопрос, разбитные спекулянтки и страшное преступление. А ещё в героях книги без труда узнаются звезды советской эстрады того времени — Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха и многие другие. И конечно же красавица-Москва, в самом конце 1960-х годов получившая новое украшение — Калининский проспект.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне